Нагант - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Елизаров cтр.№ 35

Она сопротивлялась и просила:

– Не надо.

Мой бедный член не кончил, а срыгнул. Его стошнило в первом проникновении.

– Только не в меня! – рванулась Фройляйн. – Ты что, уже?!

– Нет. – Я, выжатый, поднялся.

Фройляйн окунула в себя палец, потом неспешно и деловито поднесла к губам, лизнула:

– Ты кончил, не ври!

Мне предстало лицо моей Любви. Она облизывала палец в сперме. Мир поскользнулся, выпал из-под ног, как табурет, и закачался в висельной смертельной высоте. Вдруг наважденье кончилось, я понял – это только спектакль, призрачный кабуки, с украденной громоздкой и гротескной маской моей Любви. Нелепая актриса Фройляйн пробралась в гримерку и бездумно облачилась в Любовь. Я все понял. Но слишком было велико искусство, велика иллюзия реальности, я, как Пушкин, облил ее слезами. Потом без слез сказал: «Странно, я сегодня собирался сделать предложение…»

Я почти поверил в это, и остальные слова пошли легко: «Ты знаешь, я увидел Время, оно – туннель, статичный корпус шприца, в котором мы движемся, точнее, нас выталкивает поршень. Но эта внутренняя сторона, она – шероховата, и мы цепляемся за выступы, в надежде закрепиться. Неумолимый поршень продолжает нас выталкивать, а люди, по сути, как жевательные резинки, прилепившись к чему-нибудь, растягиваются на годы. Нам кажется, что мы остановили Время, ведь продолжаем осязать часть его, давно ушедшую. И этот обман длится до тех пор, пока не рвется связь. Тогда мы думаем, что оплакиваем человека, а на самом деле – безвозвратное Время, и жадно прилепляемся к чему-то новому… Странно, ты говорила о Москве, а я увидел тебя стоящей на перроне, и я смотрю из поезда, как ты под стук колес становишься далекой навсегда, все каменеешь, погружаясь в стены тоннеля Времени…»

Не лучший монолог. Но, уходя, я был уверен в скором результате. Для чистоты эксперимента остался на ночь у Алены, то есть исчез. Когда вернулся домой к обеду, в дверях торчала записка, зазубренный бумажный ломтик из блокнота. «Любовь моя, – писала Фройляйн, – Любовь моя…»

Я к ней пришел, мы постарались оба. Смущали принесенные не мной рыдающие розы, Фройляйн притащила в кровать кусочек торта, плоский и невкусный, чашку кофе.

– Я мечтаю уехать с тобой куда-нибудь, – задумалась, – на море.

– Ты не поверишь, я сейчас подумал об этом же, – песочный торт хрустел, как крымский берег – порода из песчаника с миндалем, – боюсь, что не получится.

– Хоть на неделю, милый.

Я представил мой птичий можжевеловый Судак, дорожку к морю через пансионат, вершины, шахматную крепость, моторки на айвазовских волнах, зонтики… И Фройляйн в шлепанцах и шортах, вареного креветочного цвета ноги, клубничный нос… Стоп! Никакого Крыма!.. А ночью палец в сперме.

Я сказал:

– Посмотрим.

Мы условились. Вначале Фройляйн вместе с мамой и младшим братом отправится в Алушту.

– Ты снимешь комнату, а я к тебе приеду, – находчиво сказала Фройляйн.

Когда-то, восемь лет назад, я приложил Судак, как медную монету, на юношеский битый лоб. От любовной шишки не осталось и следа. Саднящая тоска перебродила в радостную память. Пока я спрашивал себя, придирчиво и долго, позволено ли Фройляйн попасть в мою таинственную здравницу, она уехала в Алушту. И были оговоренные сроки нашей встречи.

А Крым дристал. Трещали, рушились и снова возводились карточные сортиры, дизентерия пряталась во всем: в арбузах, персиках, хурме и вино граде. Ходили неопрятные татарки, бросая вызов санитарным нормам, по пляжу разносили инфекцию под видом чебуреков и плова, корзины с «похвалой» и «мастурбой». Ничто не изменилось: по-прежнему беззубым ртом пускало море слюни, и чайки голосили, как обманутые любовники.

До приезда Фройляйн оставалось три дня. В Крыму воруют время, подсовывают вместо полных суток полную тарелку абрикосов – только с обеда приляжешь, сонный и неловкий, и солнце вместе с желтым абрикосом катится под койку.

В придачу к сумкам Фройляйн привезла жестокое кишечное расстройство.

– Рагу, – сказала гневно, – мама дала в дорогу, я на стоянке три раза платила за туалет.

Я повел несчастную засранку домой. Фройляйн первым делом ворвалась в заветную фанерную кабинку. Я забросил все вещи в комнатку, блаженно улыбаясь – доехала. Минуту осмыслял, чему я радуюсь – солнечному ветру в занавесках или унавоженному счастью?

Она вошла, обмякшая большая нежность, улеглась и прошептала, раздвигая ноги:

– Как давно у меня не было мужчины!

Юг – кузница воспоминаний. Там любовь рождала амулеты, прикасаясь ко всему, что видит. Напрасно прятались в камнях куриные божки – их подобрали, мелкие коряги пытались быть похожими на хворост, но в них безжалостно угадывали очертанья ящериц и змеек и уносили на память, даже песни, эстрадные суповые наборы из костей и хрящиков, наполнялись смыслом.

Я не прощу Немецкой Проститутке совместный Крым, дорогу к Двум Монахам – глыбам, исполняющим желания, секретную долину Тавров, голоса, что заунывно звали всех отдыхающих отплыть за двадцать гривен на Тот Свет. Я не прощу. Мой лучший Крым засижен перелетной тварью, обращен в прах и экскременты.

Потом был пыльный, душный Симферополь, с бессмыслицей которого сравнится разве такой же удаленный от моря всегда ночной Джанкой – в сущности, не город, а пятиминутная платформа, где продаются персики и дыни.

На родине стояло предосеннее затишье, тополя понуро шли на панихиду по августу, и в этой траурной колонне я встретил Альбину. Мы могли сознательно друг друга не заметить, прикрывшись скорбью, но перед светлой памятью покойного подобная уловка казалась неоправданным кощунством.

– Привет, Альбина, ты куда пропала?!

– Это ты пропал.

Мы остановились, робко обменялись скупыми новостями, сорвалось еле слышное «звони». Из черной ямы глянул вычеркнутый год, похеренная дружба.

Вечером я набирал Альбинин новый номер.

– Как хорошо и грустно, Альбина. Ты меня простила?

– Я не обижалась.

– Вы расписались?

– Нет, в гражданском браке.

– Он кто?

– Мой бывший одноклассник…

– Скажи, пожалуйста…

– Я думала, ты с ней давно расстался.

– Напротив, вместе ездили на море.

– Тогда я ничего не понимаю. Моя подруга видела ее с Алешей на набережной в Алуште…

Вот сердце полетело под откос.

– Ты что-то путаешь, Альбина. Подруга, верно, говорила о прошлогоднем лете…

– Это что, имеет для тебя такое значение?

Взбешенный идиот в тайге ума с размаху хлопнул заячьим треухом оземь и прокричал в дупло столетней пихты: «Так я дойду до правды!»

Фройляйн встретила убитыми словами: