— Да, ситуация складывается глухая, без пары трупов здесь, видно, никак не обойтись, — хмыкнул полковник. — Майор, держи этот банк на контроле.
— Стараюсь, товарищ полковник, — с готовностью отозвался Усольцев.
— Ладно, что там намечаешь дальше?
— Еще четыре крупные фирмы отказались делать отчисления в «общак».
По-своему это можно воспринимать как бунт. Среди них директор коммерческого российско-германского банка «Союз». То есть они присмотрелись к своей «крыше», поняли, что не так страшен черт, как его малюют, и решили поступать по-своему.
— Неблагоразумно, — сдержанно заметил Крылов. — Залез под «крышу», то будь добр, расхлебывай до конца. В противном случае это уже не укладывается в систему, а строптивые люди подлежат отстрелу.
Присутствующие невольно заулыбались — полковник милиции говорил так, словно присутствовал на воровском сходе.
— Все верно, товарищ полковник, сами себе создают проблемы.
— Я немного знаю директора этого банка, — Геннадий Васильевич на секунду задумался, — все своп действия он подсчитывает с точностью компьютера.
Может, он пошел под милицейскую «крышу», вот и осмелел как заяц в присутствии подыхающего льва. Что еще?
— Есть угроза в адрес вице-мэра… Не знаю, насколько она серьезна, но сейчас мы прорабатываем его окружение. — Перед майором лежала тонкая папка с оранжевыми тесемками. На фоне темно-коричневого стола лямочки выглядели очень ярко, и взгляды всех присутствующих были обращены именно к ним. Ладони майора во время доклада лежали поверх папки. Внешне это выглядело как клятва на Библии в зале суда.
Кто знает, может быть, так оно и складывается в действительности.
Усольцев говорил об очень серьезных вещах, и подобную информацию мимо ушей пропускать не полагалось.
— Ладно, разберись с этим фактом поконкретнее, что ли… Надо действовать на опережение.
— Может быть, хотите взглянуть, — подвинул майор папку. — Здесь еще десятка полтора фамилий, и каждая из них представляет оперативный интерес.
— Ознакомлюсь, — взял папку из рук Усольцева полковник. — Тяжела, — попробовал он ее на вес. — Здесь еще что-нибудь имеется?
— В эту папку я вложил данные на лидеров группировок, которые находятся в состоянии войны между собой или допускают возможность устранения неугодного человека.
— Толстая получилась, — в голосе прозвучала скрытая похвала. — Когда ты ее собрал?
— Признаюсь, я ее собираю уже давно. Просто время от времени обновляю кое-какие материалы. Вот и пригодилось.
— В общем, так. Вижу, что работа идет недостаточно оживленно, оружие следует искать. Не отбрасывайте ни одну из версий, пока не убедитесь в ее несостоятельности! Все! А теперь за работу.
Глава 14.
НА ВСЯКОГО ШАКАЛА ЕСТЬ СВОЙ КАПКАН
— Смотрю я на тебя, Петров, и знаешь, кого ты мне напоминаешь?
— Кого же, Степаныч? — По лицу Маркелова пробежала плутоватая улыбка.
— Сына! — выдохнул Федосеев. — Он у меня такой же дерзкий, как ты.
Слова поперек не скажи, вспыхивает как порох. Если бы ты называл меня батей, так я бы и не обиделся. — Голос стареющего охранника заметно потеплел, и ладонь, широкая, словно лопата, дружески опустилась на плечо парня.
— Батя, что ты вокруг меня ходишь, как кот вокруг сметаны. Может, что спросить хочешь, так прямо и скажи.
— Бля буду, узнаю своего сынка, — радостно всплеснул руками Иван Степанович, будто услышал приятную новость. — Его характер, такой же ершистый!
Ну как же мне тебя, Дима, сынком-то не назвать, — проснулась в голосе Федосеева еще большая теплота. — Если Ворона на тебя наскакивать будет, так ты мне тут же дай знать, я уж найду способ, как остудить этого засранца!
— Ты за меня, батя, не хлопочи, я привык сам разгребать собственные проблемы, — спокойно, но твердо произнес Захар. — Ты думаешь, я в Москве один, что ли? У меня найдутся люди, которые сумеют за меня постоять. А Ворона — он кто такой? Обыкновенный бычара, с которым мне и разговаривать-то не по чину.
Ты, батя, между нами не встревай, я его сам урезоню, если потребуется.
— Ну, ты и крут! — протянул Иван Степанович. — Так и надо держаться, сынок, — дружески похлопал он Захара по плечу. — Так и надо держаться. Нынче этих шавок развелось без меры, и они, как шакалы, сбиваются в кучу и живут без правил.
Трудно было поверить, что всего лишь каких-то две недели назад в этой комнате произошло убийство. Уже ничто не напоминало об этом, вот разве что большое пятно в самом центре комнаты. Его замазывали дважды, но оно каким-то невообразимым способом проступало через толстый слой мастики и болезненно воскрешало трагедию. Все это было далеко от реальности и очень попахивало мистикой. Но более рассудительные головы, даже в этом непонятном случае, постарались отыскать правдоподобное объяснение — застывшая и впитавшаяся в дерево кровь после каждой обработки смешивалась с мастикой. Правильнее было бы обработать это место скребком.
— На всякого шакала есть свой капкан, — и, подумав, Захар добавил:
— А может быть, и карабин.
Иван Степанович одобрительно качнул головой:
— Ишь ты!.. Это ты верно сказал. Образно. Я бы так не сумел, сразу видно, что у тебя голова на плечах есть. А такое дело не вырабатывается, оно папой и мамой дается. С рождения. А кто у тебя родители?
— Вот здесь ты промашку дал, батя. Из детдома я. Кто Моя мать, припоминаю с трудом, а отца и вовсе никогда не знал. Мне рассказывали, что родился я на зоне… А там такое дело, через два года ребенка отдают в детдом, а мамка досиживает дальше. Видно, срок у нее большой был, вот и решила лечь под какого-нибудь молоденького вертухая. Все-таки бабам с икрой на зоне послабления дают. Так или иначе, я ее не видел: или сгинула где-нибудь, или просто не захотела себе на шею хомут вешать. Сука, одним словом, — произнес, как выдохнул, Захар.
— Это ты напрасно, — протянул Иван Степанович с заметной укоризной. — Мать есть мать. Она ведь тебе жизнь дала. Уже за это ты ей должен быть благодарен. Может, ее и в живых-то нет, вот она сейчас слышит, а душа ее при этом мается.
— Батя, ты мне на мозоль не дави, я ведь не маленький и сам знаю, что делать, — грубовато заметил Захар. — Папаши-то у меня тоже не было, так что к нравоучениям я не привык. Могу и обидеться крепко, ляпнуть что-нибудь не то, а тебе это может не понравиться. Верно?
Иван Степанович недовольно хмыкнул:
— Да уж. Я не чучело для битья. Захар продолжал смотреть в самый центр комнаты, на то самое злополучное пятно.
— А вот скажи, батя, ты не боишься, что тебя замочат ночью так же, как твоего напарника?