Четыре сестры-королевы - читать онлайн книгу. Автор: Шерри Джонс cтр.№ 94

– Будь Сицилия нашей, Англия бы сейчас получала все, в чем нуждается. Сицилию голод не поразил, – парирует Элеонора. – Мы не можем замкнуться на нашем острове и ожидать процветания.

– Вот такой образ мыслей мы и отвергаем, – говорит Симон. – Хватит заморских авантюр. Вы хотите стать великой державой? Взгляните на Францию, где добрый король Людовик искореняет несправедливость в своем королевстве.

– И не спрашивает позволения у своих баронов, – указывает Элеонора. – У него не связаны руки всякими хартиями, лишающими его власти.

– Ваша власть зиждется на доброй воле ваших баронов, – заявляет Норфолк Генриху. – Большинство здесь поддерживает эту хартию, и вы обязаны подписать ее. Пусть презренные и невыносимые чужаки из Пуату и прочих мест скроются с ваших глаз!

– Постановляйте что хотите, но от нас вы не избавитесь, – говорит Уильям. – Я граф Пембрука, а мой брат – архиепископ Вестминстерский, поддержанный папским престолом.

Симон поворачивается к нему:

– Вы так обеспокоены потерей земель и титулов? Я бы на вашем месте, лорд Пембрук, бежал с этого острова вместе с братьями сегодня же. Потому что, если останетесь, то потеряете гораздо больше, чем свою собственность. Вы лишитесь голов.

Париж, 1259 год

Возраст – 38 лет

В это Рождество состоится великий крестный ход во главе с Маргаритой и Людовиком. Она надела самые пышные одежды, какие только можно представить, – из синего бархата с павлиньими перьями, каждое с изумрудом и сапфиром, пришито к платью нитью из чистого золота. Ее головной убор тоже из дорогого материала, а туфли и корона усеяны драгоценными камнями и сверкают золотом – напоминая парижанам, как она надеется, что их король был некогда молодым, полным жизни юношей и стремился соответствовать своей несравненной кольчуге. Если Маргарита будет блистать, может быть, и короля они увидят прежним, а не призраком, каким стал – угрюмым, испуганным и полным отвращения к себе? Может быть, они не заметят его сгорбленной, словно под тяжелым грузом, спины, его подозрительных, как у хищной птицы, глаз, выискивающих богохульников и еретиков, чтобы наброситься? (Сейчас он знаменит тем, что за богохульство отрезает губы.) Она расчешет ему волосы, если сумеет, сбреет поседевшую бороду и оденет в усыпанный драгоценностями камзол, на ногах у него будут сапоги из мягкой кожи, а увенчает все меховая мантия вместо отрепьев и власяницы. Водрузит ему на голову корону во славу Господа.

– Нравится вам это или нет, но вы все еще король. И должны подобающим образом выглядеть, – говорит она, войдя в его покои и увидев, что он одет, как обычно по утрам в праздничный день. Раньше на Рождество он облачался в ярко-красные наряды с приколотой веткой падуба. Носил перстни, танцевал с ней под омелой и сидел на троне во время сожжения святочного полена под рождественские песни, когда горожане водили хоро-воды.

Но теперь в Людовике не осталось ничего от того, прежнего.

Раньше он вставал, когда она входила в комнату, и целовал ее. Больше так не делает – с Египетского похода. Потому что она спасла ему жизнь?

– Мой господин, ваша доблестная королева пришла к нам на выручку, едва отойдя после тяжелых родов, – сказал Жан, заметив безразличие к ней короля, когда они наконец вернулись из Дамьетты. Он опустился перед ней на колени и поцеловал ее перстень.

– Приношу мою нижайшую благодарность, – пробурчал Людовик и добавил, что человека не нужно благодарить за выполнение его обязанности.

Но будь на ее месте Бланка, он бы целовал ей ноги.

Маргарита решает не обижаться. После Египта Людовик не в себе. Она редко видит его улыбку, разве что в Сен-Шапели, в построенной им захватывающей дух церкви, когда он молится на выставленные там реликвии. В порыве страсти он забывает свою вину в потере святого города, тысяч жизней, Дамьетты и любимого брата. Все другое время жалость к себе прямо-таки сочится из его пор.

– Господь призвал меня на славное дело, а я не справился, – стонет он, и в конце концов Маргарита уже сама готова завопить от его стонов.

Рассудок покинул его? Он словно смакует взгляды и перешептывания, вызванные его самоуничижением. Удивление или насмешки – ему все равно. Главное – привлечь к себе внимание.

– Не ко мне, – говорит он, – а к нашему страдающему Господу.

Прекрасно. Пусть делает что хочет, но он не может умалить ее достижения. Мир с Англией практически заключен, и опустошенная французская казна скоро наполнится. Таковы достижения королевы на сегодня, ее и Элеоноры: подписание наконец договора между двумя великими державами.

– Вы можете выказывать смирение, но в то же время быть ухоженным, мой господин, – говорит она. – Позвольте своим слугам хотя бы привести в порядок вашу прическу и бороду для церемонии. Оживите для такого случая! Мы порадуемся миру с Англией впервые за двести лет. – Он сердито смотрит, пока она не добавляет: – И на празднике к нам присоединится университетский богослов Фома Аквинский.

– Да! – загорается он. – Молодой философ Альберта Великого. Я слышал, он только что написал новый трактат. Надеюсь, прочтет его нам.

И все же, когда Людовик прибывает на церемонию, он выглядит как всегда – нечесаный и в дерюге. Звуки труб вызывают радостные крики у бегущих по обочине дороги горожан, в воздух летят цветы. Люди выкрикивают имя Людовика, но очень редко – королевы. Это поклонение было прерогативой Бланки: Маргарита – не Белая Королева. Иначе Людовик бы сегодня выглядел королем Франции, а не забитым рабом.

Элеонора позади него выглядит потрясающе, хотя ее платье попроще. Ей не нужен блеск, чтобы, как всегда, затмить Маргариту. Седина лишь начинает пробиваться в ее волосах серебряными нитями, вплетенными в темные кудри, дерзко выбивающиеся из-под шляпки – и, родив лишь пятерых детей против Маргаритиных десяти, она, как обычно, стройна в своей красной, усыпанной алмазами тафте, алых шелковых чулках и серебристых туфлях. Вся в красном, она подобна цветку, несмотря на бледность щек, которую Маргарита заметила в последнее время. Интриги Симона де Монфора сказываются на ней и короле Генрихе, который выглядит понурым даже в своем веселом зеленом с золотом наряде.

Маргарита знает Симона. Она слышала, как он стонал, жалуясь Людовику на свою горькую долю зятя английского короля. Бедняга! Безземельный третий сын, обреченный на унылый духовный сан, он стал благодаря великодушию Генриха графом Лестера, предводителем совета баронов – и самым громогласным хулителем короля. Он напоминает избалованного домашнего зверька, который просит еды, а потом кусает кормящую руку. Будет удивительно, если он скажет что-то новое во время завтрашних судебных слушаний с ее участием – но она также знает, что лучше не придавать большого значения его инсинуациям. У Симона де Монфора много влиятельных друзей в Англии, в то время как Генрих нажил грозных врагов. Возвращение из Германии Ричарда Корнуоллского как нельзя кстати.