Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Павлищева cтр.№ 11

Не только говорить, думать об этом не хотелось, потому все чаще отмалчивался, Михримах чуткая, поняла, что, кроме воспоминаний о матери или вопросов строительства все новых и новых мечетей или медресе, с отцом говорить больше ни о чем не стоит. Не советовал вести беседы о власти и братьях и супруг Михримах великий визирь Рустем-паша. Изменить эти беседы могли только отношение отца к дочери, не больше. Повелитель для себя все решил, переубеждать его бесполезно.

Сулейман действительно все решил, хотя продолжал беседовать с улемами, желая получить фетхву – согласие высшего духовенства на самые жесткие действия против того из сыновей, который пойдет против его воли. Получил…

Улемы говорили правильные слова, которые не могли облегчить Сулейману задачу морального выбора.

– Это одна из самых страшных трагедий, когда между отцом и сыном, между братьями встает власть, Повелитель. Но так было всегда, как только власть появилась.

– Кого из сыновей выбрать? Как вообще можно выбирать из сыновей?

– Выбрать, Повелитель, можно, только если перестанете думать о них как о сыновьях, о своих сыновьях. Не сердцем – разумом нужно выбирать.

Он не говорил, что уже выбрал, не сердцем – разумом, давно выбрал. А улемы, понимая это, не спрашивали.

Понимали не только мудрые улемы, понимали многие, и многие же заинтересованные готовились к схватке.

При жизни Хуррем после валиде гарем не был всесильным, он совсем не влиял на Повелителя. А вот она сама влияла еще как. Иногда умела парой фраз направить мысли в нужное русло, одним словом вклиниться в его голову. Потом переводила разговор на другое, прекрасно зная, что брошенное слово, если оно услышано, точно зерно в земле, – обязательно прорастет.

Иногда разговоры бывали очень странными, ни с кем из наложниц он так не беседовал. Удивительно, Хуррем словно была ему ровней и одновременно послушной рабыней. Она никогда не переступала черту прилюдно, опускала глаза, приседала в поклоне ниже других, обращалась вежливо… Все это будто для того, чтобы стать особенно свободной наедине, когда он словно переставал быть Повелителем, становился просто влюбленным мужчиной. Никто из наложниц не догадывался о возможности вести себя именно так, а зря. Повелитель тоже желал быть просто мужчиной и даже послушным рабом своей возлюбленной.

– Я тоже вас предам… – притворно вздыхала Хуррем.

– Что?! Ты предашь?

– В тот час, когда умру. И в вашей воле поторопить это событие.

– Что ты еще придумала?

– Да, умру, если вы меня разлюбите.

– Ах, ты хитрая лиса! Я не разлюблю, ты же знаешь.

Совсем недавно Хуррем принялась бы в ответ на такие слова укорять в прошлых изменах, но теперь она умней, что укорять, если дело сделано? Начала ластиться:

– Никогда-никогда?

– Никогда.

Заглянула в глаза:

– И когда я стану старой и некрасивой?

– И тогда.

В глазах Хуррем заблестели вполне искренние слезы:

– И я буду любить вас до своей смерти, Повелитель.

– А если я умру раньше?

Она серьезно посмотрела в глаза:

– И тогда буду.

Так же тихо, исподволь она внушила Сулейману мысль допустить в комнату за решеткой, чтобы послушать, как проходят заседания Дивана. Сначала султан смотрел на Хуррем с изумлением:

– Зачем тебе?

– Интересно.

Провели тайно, кизляр-ага, которому при этом досталось, потому что пришлось убрать с дороги всех, но сделать это так, чтобы никто не догадался, в чем дело, злился. Эта сумасшедшая женщина готова перевернуть ради своей прихоти всю империю, а Повелитель идет у нее на поводу! Ведьма, не иначе!

Хуррем понравилось, не все, но было действительно интересно слушать, как обсуждают вопросы важные паши.

– Что же тебе больше всего понравилось?

– Когда говорили о торговле. Но они не правы.

– В чем?!

– Нельзя полагаться только на одну страну, Повелитель. Синьор Франжипани привез из Франции то, чего нет в Венеции, а в Австрии есть то, чего нет во Франции.

– К чему нам французские моды на платье?

– Разве в платье дело? Они умеют делать стекло и кареты, удобную мебель и даже короны.

– Ты хочешь корону?

Он даже сам не сразу понял, что вырвалось спонтанно, сказав, замер. Замерла на мгновение и Хуррем, потом быстро перевела разговор на другое. Корона… какая корона, если она рабыня?

Но сказанное слово означает мысль, а если она возникла однажды, то наверняка вернется.

– Пойдем со мной…

Вид у Сулеймана почти таинственный, что он задумал?

Хуррем глубоко вздохнула, кажется, Повелитель хочет показать что-то хорошее, глаза блестят. Но она не очень стремилась получить богатый подарок, куда важней его хорошее отношение, для нее даже возможность сидеть за решеткой, слушая нудные речи в Диване, важней богатого браслета.

Пошли во дворец, но отправились не в кабинет Повелителя, где он занимался своими ювелирными делами или сидел над картами (тоже любопытное занятие для Хуррем), и даже не в комнату, где проходили заседания Дивана (какое заседание ночью?), а в… тронный зал.

– Смотри, здесь я принимаю послов. Это мой трон.

Она осторожно оглядывалась, было любопытно и почему-то страшно, казалось, сейчас откуда-то вынырнут рослые евнухи, схватят и утащат. Но рядом был Повелитель, значит, можно не бояться. Властитель всего этого, всей империи, Тень Бога на Земле позволил ей войти в тронный зал и посмотреть, где он вершит судьбы мира.

– Садись…

– Я?!

– Ты же хочешь быть на троне?

Она хотела другое – закричать, что не ночью и тайно, а днем и при всех! Промолчала, осторожно устроившись на краешке. Но он и без крика понял, о чем Хуррем думает.

– Придет время, и ты сядешь на трон рядом со мной. Придет время.

Сдержала рвущийся вопрос: когда? Он прав: всему свое время.

Десять лет назад она была никем, рабыней, которую привели в гарем для услады всемогущего Повелителя. Возможной услады. За десять лет родила пятерых детей, стала любимой женой и вот приведена в тронный зал, пусть и тайно, посажена на престол, пока ночью, и получила обещание, что все будет и открыто, и днем.

Стараясь, чтобы Сулейман не услышал, прошептала:

– Ты прав, я буду сидеть на троне рядом с тобой! Обязательно буду! Дай срок.

Срок пришел, Хуррем села на трон не ночью, а днем и даже не рядом, а вместо. На малый трон, тот, на котором он принимал послов, но не в случае самых важных приемов. Она сама принимала послов, сама! Такого не только Топкапы, но и весь мир не видел.