Критически посмотрел в зеркало.
С виду все выглядит вполне естественно, неброский фасон и никаких подозрительных примет, даже рукава выглядели не такими уж и широкими.
Маврин поднял руки. Невольно поморщился: в этом случае «панцеркнакке» обнаруживал под плащом свою зловещую форму, а если заглянуть в рукав, то можно было рассмотреть какое-то замысловатое сооружение. Впрочем, не страшно, не будет же он ходить с поднятыми руками!
Маврин вытащил снаряд-болванку и аккуратно упаковал ствол в картонную коробку. Рядом так же тщательно уложил электрическую батарейку. Щелкнув замками, закрыл чемоданчик. После чего снял плащ и повесил его на вешалку.
Грейфе обещал завтра подогнать мотоцикл. Есть возможность вспомнить озорную молодость, а заодно и покатать по городу «супругу».
* * *
Разведывательная школа близ Варшавы была одной из самых образцовых и подчинялась непосредственно руководству «Цеппелина». На территории разведшколы, раскинувшейся на десяти гектарах, размещались мастерские для производства фиктивных документов самого высокого качества, стрельбища, различные лаборатории и стенды, но особой гордостью был мощный радиоузел, куда стекались радиограммы от агентов, заброшенных в глубокий тыл противника.
Огороженную территорию разведшколы охраняла рота СС. Внешне — обыкновенный лагерь для военнопленных, каких по всей Польше можно было бы насчитать не один десяток. Вот только в отличие от остальных никому из жителей не приходилось видеть его обитателей — их привозили в закрытых грузовиках и так же скрытно увозили.
Подполковник Роман Николаевич Редлих посмотрел на часы — стрелки неумолимо приближались к четырем часам утра, а шифрограмма еще не поступала. Он уже хотел было поднять телефонную трубку, чтобы узнать о шифровке, но раздумал. Если она действительно пришла, то его должны будут оповестить в первую очередь. Это была одна из самых сложных операций за последние полгода, а кроме того, ее курировал лично Вальтер Шелленберг.
Весьма серьезная фигура!
В случае неудачи вся ответственность падет на Редлиха как на начальника разведшколы, и никого совершенно не будет интересовать то, что десятки выпускников его школы успешно работают в глубоком тылу русских, внедрены в военные и государственные учреждения и верно служат на благо рейха.
Подполковник Редлих выглянул в окно. Могучая антенна, замаскированная среди высоких тополей, ждала сигнала коротковолновой портативной рации из России. С улицы ее невозможно было рассмотреть: антенна была видна разве что со стороны школы, да и то самая меньшая ее часть, строптиво торчащая из кроны. Кончик, подкрашенный в тон светло-голубому небу, практически не был различим даже с близкого расстояния. Сейчас антенна рассекала на неровные части далекую желтую луну и терялась где-то на высоте пятнадцати метров.
Если от командира группы Терехина через час не поступит шифрограмма, то отправление Маврина к русским придется отложить на неопределенное время. На экстренный случай был предусмотрен вариант дополнительной связи, но к нему следовало относиться с настороженностью, так как группа в данном случае может работать уже под контролем противника. Таким сообщениям не будет веры, и по возвращении людей из группы, даже в случае благоприятного исхода операции, они будут подвергнуты самой тщательной проверке.
Раздался телефонный звонок. Дождавшись, когда прозвучит третий гудок, Редлих поднял трубку и, стараясь скрыть нетерпение, ответил:
— Подполковник Редлих слушает.
— Господин подполковник, — узнал он голос начальника радиоразведки, — только что пришла шифрограмма от группы триста двадцать семь.
— Хорошо, — нейтральным голосом отозвался подполковник. Разведчику в любой ситуации полагалось сохранять самообладание. И тем же самым спокойным голосом спросил: — Вы заметили какую-нибудь странность во время сеанса связи?
— Ничего особенного. Почерк нашего радиста. Никаких условных предостерегающих знаков.
— Хорошо, — отозвался Редлих, машинально посмотрев на часы. — Как только расшифруете, немедленно доставьте ее мне.
Через пятнадцать минут в его кабинет постучался начальник шифровального отдела, весьма милый молодой человек, выпускник Боннского университета и, положив на стол шифровку, вышел.
Редлих развернул листок и прочел: «Сатурну. Приземлились благополучно. Готовы встретить груз. Юпитер».
Глава 30 ПРИЕМНАЯ СТАЛИНА
Пошел уже третий час, как Берия сидел в приемной Сталина. Поначалу он даже обрадовался, когда Поскребышев сообщил ему о том, что придется некоторое время подождать, — выпадала возможность детально ознакомиться с документами (более тихого места, чем приемная Сталина, невозможно было найти во всей Москве). Раскрыв портфель, вытащил документы и начал читать их, делая пометки на полях красным карандашом. Но когда были просмотрены все бумаги, а Сталин так и не пригласил его в кабинет, Лаврентий Павлович заметно сник. Так долго Сталин не держал его в приемной ни разу — очередной повод, чтобы призадуматься.
— Ты не знаешь, это надолго? — спросил Берия у секретаря.
Об отношении к тебе Хозяина можно судить по тому, как к тебе относится его челядь. В этот раз всегда любезный Поскребышев сделал вид, что не расслышал вопроса, и с серьезным видом углубился в разложенные на столе бумаги. А ведь было время, что он из штанов выпрыгивал, только чтобы угодить всесильному министру внутренних дел.
Приемная Сталина — не самое подходящее место, чтобы выражать неудовольствие, а потому следовало взять себя в руки и промолчать.
Часто большие выводы заключаются в маленьких вещах, например, как на тебя посмотрел секретарь Хозяина и сколько тебя продержали в приемной. А если учесть, что пошел уже третий час ожидания, то дела складывались скверно.
В прежние времена Лаврентий Павлович по-дружески интересовался у Поскребышева, кто именно находится в данный момент у Хозяина, но сейчас у него не было даже желания смотреть в сторону секретаря. Да и нет никакой гарантии, что тот ответит, — возьмет и опять сделает вид, что не услышал вопроса. А оплеуху от обыкновенного секретаря получать не хотелось.
Что ж, надо набраться терпения и ждать.
Неожиданно прозвенел звонок. Поскребышев поднял трубку.
— Да, товарищ Сталин. Здесь. Слушаюсь.
И аккуратно, будто имел дело с хрупкой вещью, положил трубку на рычаг. Аппарат дзинькнул предостерегающей ноткой, и равнодушные глаза Поскребышева остановились на министре внутренних дел.
— Товарищ Сталин сказал, что не сможет принять вас сегодня. Встречу переносит на завтра, в это же время.
Лаврентий Павлович не сомневался, что Поскребышев был осведомлен о том, что его не примут, с самого начала, а теперь он разыгрывает перед ним театральную сценку, выражая сочувствие. По законам жанра следовало изобразить сожаление. Для большей убедительности можно даже крякнуть, но Берия, не сказав ни слова, вышел из комнаты с подчеркнуто равнодушным видом. Наверняка Сталин расспросит секретаря о том, с каким настроением министр покидал приемную. Интересно, что ответит Поскребышев?