Pasternak - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Елизаров cтр.№ 58

Льнов отмечает на карте новый маршрут. Лама не соврал. В вездеходе связанными лежат желтый монах Гелукпа и красношапочный последователь Падмы Самбхавы. И вот третий вариант маршрута, полученный от черного ламы Бонпо. Он совпадает с двумя предыдущими. Теперь дело за малым — дойти. В вездеходе лежат стальные чемоданы, облицованные изнутри свинцом. Их начинки достаточно, чтобы на хуй смести спрятанную в горах Шамбалу…

* * *

Теплый выдох из тоннеля колеблет воду и отражение, сдувая в темноту огненное перышко свечи. Льнов какой-то миг еще видит гаснущий оранжевый кончик фитиля и серую прядку дыма, а затем его окутывает абсолютный мрак.

1

— Мамочки…

— Бр-р, как холодно…

— Смотри, шевелится!

— Ай! Идиот чертов! Напугал!

— Мизрухин, вы взрослый человек, перестаньте ребячиться.

— Николай Ефимович, скажите ему, чтобы не пугал.

— Еникеева, с такой повышенной впечатлительностью на медицинском факультете вам делать нечего.

— Правильно, Николай Ефимович, золотые слова.

— А с вами, Мизрухин, мы в декабре на зачете поговорим. Надеюсь, вы уже обзавелись подругой, которая вылетит вместе с вами, как жена декабриста? Ну, прекратили баловство! Приступаем к работе.

Студенты покосились на желто-восковое тело, лежащее на столе, до груди прикрытое клеенкой как одеялом. Николай Ефимович обнажил труп до лобка. Живот уже был вскрыт, и внутренности по-базарному выглядывали наружу. Он запустил блестящие презервативной резиной пальцы в кишечный клубок, раздвинул мышечные ткани.

Раздались прерывистые звуки, наводящие на мысль о неисправной сантехнике.

— П-простите, я не могу, простите! — булькнула Еникеева и, зажав рот руками, побежала к двери. Резко сменила направление в сторону раковины, в которую ее звонко вырвало.

— Со мной на курсе училась одна, — доверительно обратился к студентам Николай Ефимович, — первые полгода как только запах формалина почует — сразу в обморок падала. А потом отпустило, да еще как. Прямо в анатомичке завтрак свой уплетала. Ей что обеденный стол был, что прозекторский — без разницы. Помню, однажды сметану ела и трупу прям на ногу капнула. И что вы думаете, пальцем каплю эту с ноги подхватывает — и в рот, и говорит еще: жалко, дескать, базарная сметана…

За Еникеевой хлопнула дверь. Николай Ефимович, помедлив, обратился к стоящей рядом студентке:

— Ярцева, будьте добры, догоните ее, успокойте как сумеете и приведите обратно.

— Позвольте мне, — вызвался Мизрухин, — я признанный специалист по оказанию первой помощи! Искусственное дыхание, массаж грудной клетки…

— Знаю я, Мизрухин, какой у вас на уме массаж, — насмешливо сказал Николай Ефимович.

— Внутренний, с вливаниями, — прошептал кто-то.

Студенты засмеялись, Николай Ефимович поддержал:

— В наше время это называли мясным уколом, — и рассмеялся громче остальных.

2

Ярцева поднялась из кафельного полуподвала на первый этаж, в холл с регистратурой, гардеробом и кабинетом ургентной помощи. В холле, как на крытом рынке, было людно и шумно.

— Ну и где, блядь, ее искать… — зло вздохнула Ярцева, оглядывая стены, украшенные фресками медицинского содержания: улыбающиеся медсестры с младенцами, хирурги, поигрывающие скальпелями кухонных размеров.

Наудачу она свернула в сумрачный коридор и замерла. Из служебной уборной показалась бледная Еникеева. Она стащила с себя халат, шапочку и запихала в кулек, потом воровато огляделась по сторонам и, не заметив прильнувшей к стене Ярцевой, побежала по коридору к выходу.

— Стоять! Куда собралась?

— Господи, как ты меня напугала! — крупно вздрогнула Еникеева.

— Потому что я хотела тебя напугать, — Ярцева с ненавистью глянула на полуприкрытые цыплячьи веки Еникеевой. — Надевай халат и ступай за мной.

— Ни за что туда не вернусь, — та отступила на шаг.

— Еще как вернешься. Дай руку!

— Зачем?

— Дай, я сказала!

— У тебя сейчас такие глаза страшные сделались, — мелко зашептала Еникеева, — как сливы раздавленные, синее с зеленым, и будто червь по ним ползал. Отпусти меня, Валечка!

— Николай Ефимович предупреждал же, — зло сказала Ярцева, — нечего было в медицинский соваться, — голос ее зловеще подобрел, — чтобы потом сердечко не замирало, пальчики не холодели, губочки не дрожали. Мертвый мальчик живую девочку напугал, да?

— Разве я из-за этого ушла? Только когда Николай Ефимович про свою однокурсницу рассказал. Я просто такой, как она, не хочу сделаться и сметану с мертвого тела слизывать…

— Так не слизывай, дурочка ясноглазая. Другие съедят!

— Я лучше документы из медицинского заберу… — Еникеева заплакала. — Пожалей, Христа ради.

— Мне на слезы твои, родная, плюнуть и растереть. Я сейчас, знаешь, что вспомнила: к нам однажды в окно залетела синица. Бабушка все читала «Отче наш», но не помогло — и через год бабушка умерла от рака. Это к тому говорю, что поздно что-то менять, раньше надо было думать и бояться.

— Отпусти, отпусти, миленькая! — повторяла Еникеева.

— Надевай, сука, халат и шапочку!

Еникеева, давясь тихими слезами, достала из кулька врачебную одежду.

3

Уазик «скорой помощи» с мертвым Кулешовым на борту въехал в больничный двор. Двое юных санитаров вытащили носилки и с муравьиным трудолюбием понесли тело к подвальным воротам морга. Выйдя из кабины, Доктор проводил удовлетворенным взглядом путь растекшегося на простыне иероглифа, пока за носилками не сомкнулись железные двери. Потом, насвистывая, Доктор прошел в здание больницы.

По коридору, смешно подпрыгивая, бежал мужчина и громко выкрикивал: «Коля, Коля, Николай!» — будто начал народную песню и позабыл слова. Он подлетел к мирно шагающему Доктору и схватил его за лацканы халата. В голосе мужчины все больше проступали визгливые зыкинские нотки:

— Мой Коля, мой золотой ребенок!

— Всегда наши дети будут для нас и золотыми, и шоколадными, словом, самыми лучшими. Вы не смейтесь, это чистая правда…

— Он умер, его больше нет! — надрывно крикнул мужчина.

— Тогда последуйте моему доброму совету. Идите домой и хорошенько поспите, потом выпейте водки, сходите в лес, в зоопарк, посмотрите на обезьян, барсучков, на все, что может вызвать улыбку. Зима придет — на лыжах покатайтесь. Словом, продолжайте жить — в этом ваше единственное спасение. У вас будет еще много мальчиков.

— Не хочу, не хочу другого мальчика!