Плач по красной суке - читать онлайн книгу. Автор: Инга Петкевич cтр.№ 66

— Да что он у вас, принц, что ли? Не мог выбрать себе спорт подешевле? — возмущались они.

— Мой ребенок должен иметь детство не хуже, чем у любого принца, — невозмутимо отвечала Евгения.

— А если он машину потребует? — вопрошали настырные дамы.

— Я куплю ему машину, — отвечала она. — Только он ее не потребует, он — хороший… — Начальница улыбалась про себя нежной, застенчивой улыбкой, которой ни разу не был удостоен никто из сослуживцев, потому что она предназначалась только сыну.

Вся жизнь Евгении была посвящена ему одному. Она снимала для него самую дорогую дачу только потому, что рядом проживали знаменитости, с детьми которых ему пристало водить компанию. Она нанимала самых дорогих учителей, чтобы он знал языки, музыку, рисование. Она могла всю ночь простоять в очереди за билетом на какой-нибудь модный спектакль. Не было такой жертвы и такого подвига, которого бы она не совершила ради своего возлюбленного дитяти.

Много у нас таких героических матерей, которые ежедневно совершают подвиги во имя своих детей. Наша Евгеша в этом смысле ничем не отличалась от остальных. Она выделялась только силой своих материнских чувств, той неистовой, деспотичной любовью, которая подчас близка к патологии и безумию. Я хочу сказать, что наша Евгения не просто любила своего сына, она была одержима безнадежной, всепоглощающей страстью к нему. Эта слепая страсть сжигала ее всю жизнь, не давала спокойно спать, есть и работать. Никогда не остывала раскаленная нить высоковольтной передачи, которая постоянно соединяла бедную труженицу с ее сыном. Каждую секунду жизни она должна была получать от него невидимые сигналы и ловить их своим ненасытным сердцем. Она всегда знала, где он находится, а если не знала, то тут же начинала сходить с ума. Не дай бог, если в течение дня сын не позвонил ей, не дал о себе знать. Тут Евгении сразу начинали мерещиться всякие кошмары. Воображение ее в этом плане не знало границ.

Евгения и сама прекрасно понимала дикую абсурдность своих домыслов и кошмаров, но страсть ее была сильнее логики и здравого смысла. Она ничего не могла с ней поделать. Эта дикая страсть давно сорвала все предохранители в сознании бедной женщины, захлестнула его и отравила своей необузданной стихийной силой.

За спиной начальницы мы не раз сплетничали на эту тему и единодушно приходили к выводу, что ее сын никогда не найдет себе достойной пары, а если рискнет найти, то Евгеша все равно сживет невестку со света.

Я знаю много случаев такой деспотической, всепожирающей материнской страсти. Кончаются они обычно весьма плачевно. Живут такие одержимые мамаши почему-то очень долго и подчас переживают своих детей, будто сосут их жизненные силы и питают ими свой безумный организм. Сыновья этих одержимых обычно никогда не обзаводятся семьями. Многие из них спиваются и гибнут.

Я думаю, подобная злая участь ожидала и отпрыска нашей Евгении, если бы он не предпочел вовремя смыться из этого мира. Другого способа вырваться из судорожных объятий матери, я полагаю, у него не было. Когда объятия эти стали его душить, он решил уйти самовольно. Не обвиняйте меня в жестокости и злобе, я знаю, что говорю. Еще при жизни этого обреченного мальчика можно было предвидеть его судьбу. Помню, одно происшествие открыло мне глаза на его горькую участь.

Дело было летом, на даче. Одна из соседок насплетничала Евгении, что ее сын вместе с другими ребятами развлекается тем, что прыгает на ходу из поезда. Евгения, разумеется, помертвела и наотрез отказалась поверить соседке. Но сплетня не давала ей покоя, она стала следить за сыном, напала на след и застукала их однажды на месте преступления с поличным. Они действительно прыгали из электрички на песчаный откос и катились потом по нему, гогоча от счастья. Поезд в том месте делал резкий поворот и поэтому несколько замедлял скорость. Откос был из сыпучего рыхлого песка, но Евгению эта картина сразила наповал. От ужаса она малость помешалась и решила лучше убить сына собственными руками, чем позволить ему так вот запросто сломать себе шею.

Это было настоящее умопомрачение. Она лупила сына чем попало, пока сама не потеряла сознание. По ее словам, она на самом деле хотела его убить. Кто знает, может быть, именно тогда она выбила из него или сломила в нем какой-то основной жизненный стержень, некую душевную цельность, потому что, когда нам удалось с ним познакомиться, он уже скорей напоминал девочку, чем мальчика.

Это и впрямь был прелестный ребенок стройный, высокий, с прекрасными голубыми глазами, с русыми кудрями до плеч, угловато-грациозный, с обворожительной кокетливой улыбкой, — им нельзя было не любоваться. Пожалуй, он превзошел все наши ожидания, и приходилось только удивляться, как наша курица вывела вдруг столь породистого птенца. Настораживала разве только какая-то его изнеженность, беспомощность, слишком откровенный инфантилизм.

Но он был еще слишком молод, ему не исполнилось и семнадцати лет. Он только что с отличием окончил школу и собирался поступать в университет на биофак.

На его беду, как раз в это время наша биология очнулась от многолетней спячки и даже успела войти в моду, затмив своей престижностью и геологию с ее культовской романтикой, и даже физику. Конкурс на биофак был чудовищный, и в первое свое поступление мальчик не добрал баллов.

Но мать с сыном не пали духом, они мобилизовали все свои энергетические ресурсы, кое-что продали, кое-что заложили, мать с новым рвением набросилась на работу. И сын получил возможность заниматься весь год у опытных университетских педагогов. Фамилию поменяли на русскую. Мать вспомнила кое-какие свои партийные связи. И во втором заходе сын оправдал надежды, прорвался наконец в священные стены храма.

Правда, с самого начала их счастье было омрачено довольно-таки зловещим событием. Всех счастливчиков, зачисленных на биофак, тут же погнали в колхоз на картошку, и там пьяный шофер, который вез на грузовике новоиспеченных студентов, попал в аварию, и добрая половина детей погибла. Оставшиеся в живых, разумеется, были сильно травмированы как физически, так и морально.

Наш мальчик отделался легкими ушибами, но долго переживал эту трагедию. Может быть, благодаря всем этим треволнениям мать и сын в то время особенно сблизились. Почти каждый день сын встречал Евгению с работы, чтобы помочь донести до дома сумки с провизией, которую она добывала во время обеденного перерыва.

Тогда мы имели возможность разглядеть его поближе. В этом очаровательном ребенке появился элемент грусти, даже какой-то скорби, он стал будто малость чудаковатым и рассеянным, отвечал невпопад. Его будто угнетала тайная мысль, которую он не в силах был для себя сформулировать.

Иногда, ожидая конца рабочего дня, он сидел в кресле для посетителей, и я не раз ловила на себе его пристальный, тревожный взгляд, который он тут же переводил на другую сотрудницу и разглядывал ее так же пытливо, будто перед ним был вовсе не человек, а некая загадка природы, которая его удручает. Что он видел перед собой и о чем думал при этом?

Но по-прежнему это был очаровательный мальчик, и все мы от души полюбили его и даже к Евгении стали относиться более внимательно и серьезно. Ведь это именно она произвела на свет и вырастила столь прекрасного принца. Даже стерва Варька не устояла.