Ночные рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Питер Хег cтр.№ 36

Убеждённо и чётко знаменитый учёный сообщил удивлённому собранию, что ядром его открытия является положение, что человек по отношению к своему сексуальному влечению организован как воздушный шарик. Чем больше желания накапливается, тем больше возрастает давление, и поэтому обеспечение населению планеты регулярного освобождения от этого избыточного давления является научным и гуманитарным долгом, и он протянул руки к публике, словно был готов заняться и непосредственным осуществлением практической стороны дела. «Я, — заявил он, — много занимался квантовой механикой. Нет никаких сомнений в том, что человек, находящийся под избыточным давлением сексуальной энергии, оказывается в положении атома, чьи электроны — если можно так сказать, по принуждению — удерживаются на энергетических орбитах на расстоянии от ядра и мечтают о том, чтобы прыгнуть, всё дальше и дальше, и выплеснуть свою избыточную энергию во Вселенную. Да, существуют основания для предположения, что невысвобожденная сексуальная энергия отлагается в форме определённого электрического, поддающегося измерению заряда в каждом отдельном атоме. Я предвижу, дамы и господа, что такое понятие, как „сексуальное влечение частиц", когда-нибудь займёт своё место в квантовой механике».

Тут Нильс Бор поднял руку, желая задать вопрос, поскольку инстинктивно почувствовал, что оказался перед лицом первого из целого ряда явлений, которые в будущем могут иметь непредсказуемые последствия.

— Я хочу, — сказал он, — предостеречь от того, чтобы переносить выводы, сделанные на уровне частиц, на такую сложную материю, как любовные отношения.

Врач приветливо посмотрел на него и потом дал физику тот ответ, при помощи которого большинство психотерапевтов с тех времён и в будущем будут отметать все суетные сомнения.

— Будучи психоаналитиком, — сказал он, — я обратил внимание на то, что возражения людей почти всегда являются проекциями их личных проблем.

Потом он продолжил, и Шарлотта поняла, что этот человек окружён именно той бронёй сознания собственной непогрешимости, которая обеспечит необходимую настойчивость для осуществления того, что она ему предложит.

В ту ночь они с врачом долго беседовали в институтской библиотеке, и наконец оба поняли, что новыми и многообещающими окольными путями добрались до тех звёзд, которые постепенно блёкли на небе над улицей Блайдамсвай.

Той весной в институте появился ещё один человек из прошлого, которому суждено было сыграть роль в эксперименте Шарлотты. Однажды утром, на собрании, Бор представил ей француза, нового институтского садовника, и, когда Шарлотта освободилась от слишком длительного рукопожатия молодого человека и заглянула в голубые глаза в окружении веснушек и рыжих волос, в её сознании прозвенел далёкий, но настойчивый звонок. В тот же день она увидела, что новый садовник трудится на грядке напротив её кабинета. Для Шарлотты любое напряжение — за исключением великого, трагического, неизбежного — было тратой энергии, и она вышла к садовнику.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, приблизившись к нему сзади.

— Выпалываю сорняки, — ответил он.

— Это не сорняки, — заметила Шарлотта, — это тюльпаны.

Он посмотрел на груду вырванных зелёных ростков.

— Даже специалист может ошибаться, — сказал он.

— Где я видела тебя раньше? — спросила Шарлотта.

Юноша встретился с ней взглядом.

— Однажды в бочке, — ответил он. — И на Новом мосту. И потом в разных местах.

Без всякого напряжения и не изменив выражения лица, Шарлотта извлекла из памяти воспоминания о Пьере и поставила их рядом.

Любая другая женщина растерялась бы, столкнувшись с такой игрой случайностей. Но Шарлотта никогда не принимала случайности как таковые. Она принимала их как стимулирующее работу мысли математическое явление и не исключала того, что ядра атомов могут содержать моменты непредсказуемости. Но она с абсолютной уверенностью и исходя из своего собственного непреложного опыта знала, что если мужчина упорно появляется в поле её зрения, за этим скрывается серьёзный, образующий некую модель умысел.

— Ты следовал за мной, — констатировала она.

Он не ответил, и полная горечи и раздражения Шарлотта подумала, что вот ещё один человек, который потратил невероятное количество времени и сил на дело, которое, как она моментально докажет, было бесполезным.

— Ты глупец! — злобно сказала она.

— Перед теми, кого мы любим, мы все глупцы, — заметил юноша.

— Почему ты никогда ничего не говорил? — спросила Шарлотта.

— Ответ был бы отрицательный, — ответил он.

Шарлотта задумчиво кивнула. Потом она отвернулась и пошла назад к своей работе. Её молчание с годами стало таким выразительным, что позади себя она не оставляла ни малейшего сомнения в том, что ответ, по-прежнему и всегда в будущем, будет отрицательным.

Шарлотта Гэбель и врач, ставший её научным сотрудником, отдали год своего времени Копенгагену и дому номер пятнадцать по Блайдамсвай, и времени этого оказалось недостаточно для того, чтобы и город, и институт привыкли к ним. Возможно, никакой произвольно долгий промежуток времени не был бы достаточным, поскольку было очевидно, что в каких-то своих глубинных, неявных особенностях эти два человека оказались чрезвычайно близки.

Шарлотта обычно появлялась в институте утром, раньше всех остальных, приезжая на трамвае с окраины города, из пансионата для молодых девушек, где у неё была узкая комната, кровать, стол и стул. Она запомнилась всем стройной, совсем тонкой, и бледной, похожей на очень красивую монахиню.

Врач приезжал в первой половине дня, очевидно из своих апартаментов-люкс в гостинице «Король Фредерик», где жил всё время своего пребывания в Копенгагене и где принимал своих состоятельных клиенток. Одевался он всегда весьма непринуждённо, даже для института с неформальными традициями, а именно, носил белую рубашку, которая была так сильно расстёгнута, что обнажала мощные мышцы на груди и густую тёмную растительность, призванную помочь его клиенткам моментально утратить власть над собой и погрузиться в трясину мангрового леса терапевтического сеанса внушения. На фоне тёмных волос виднелся тяжёлый золотой медальон, словно напоминание о том, что в психотерапии оплата является важной, крайне важной частью лечения, или как символ того, что душевная алхимия — это объективная и чистая наука, которая никогда не потускнеет.

Два этих человека вместе представляли собой какое-то почти неприличное зрелище, о чём очень точно и тактично было сказано немецким математиком Штрайхманом в его маленькой книжечке, посвящённой проведённому им на улице Блайдамсвай времени. «Бор рассказывал, — пишет он, — что именно вид этих двух людей, высокого, всегда загорелого врача и хрупкой, бледной девушки, входящих к ней в кабинет и закрывающих за собой дверь, привёл его к окончательной формулировке принципа дуализма, того обстоятельства, что противоположности дополняют друг друга».