Их лица были совсем близко. Он не отклонялся ни на дюйм.
Она подтянулась к люку.
— По два человека, — сказала она громко. — Это лучшая в вашей жизни поездка на «американских горках». Мы спустимся на шестьдесят метров ниже поверхности моря. Тормозите осторожно, ногами и локтями о стенки.
Он забрался вслед за ней. И они отпустили руки.
9
Сначала это было похоже на свободное падение. Поливинилхлорид почти не создавал трения, казалось, что мчишься на воздушной подушке. Он перестал сопротивляться движению, отклонился назад, почувствовал где-то рядом со своим ее тело. Единственным звуком был едва различимый шелест соприкосновения ткани одежды и внутреннего покрытия трубы. И далекое, чуть слышное предчувствие того, что ждет впереди.
Траектория становилась более пологой.
— Еще несколько минут, — прокричала она. — Это самые длинные «американские горки» в Северной Европе. После завершения работ «Орслеф» пригласила руководителей отделов прокатиться. Нам дали по бокалу шампанского в руку. Это труба высокого давления. Никаких клапанов. Никаких швов.
В воздухе ощутимо повеяло холодом.
— Ты ездил к моим родителям, — донеслось до него.
Это было через три недели после ее исчезновения. Ему казалось, он сойдет с ума. Словно больное животное, он все время возвращался мыслями к тому адресу, который он нашел в ее квартире. Наконец он отправился туда.
Дом стоял на окраине Хольте, рядом с озером, среди полей и перелесков, за домом был сад со старыми фруктовыми деревьями. Дверь ему открыла ее мать, она предложила ему чаю. В чем-то она была так похожа на Стине, что он почувствовал слабость в ногах. Отец так и не присел в течение всего последующего разговора, он стоял, словно не мог не опираться о полки. Ничего при этом не говоря.
Каспер тоже долго молчал. Слово взяла атмосфера дома.
В каком-то смысле это был скромный дом. И мужчина, и женщина звучали скромно.
Но это была особая скромность, скромность, которая появляется, если ваша семья в течение двухсот пятидесяти лет плыла на волне буржуазной культуры и финансового капитала. Каспер сталкивался с этим звуком прежде, но никогда — в непосредственной близости. В звуке этом было что-то беспредельное, эти пожилые люди все безоговорочно принимали, им ничего никому не нужно было доказывать, их тыл восемь поколений подряд состоял поочередно из биржевых маклеров, пианистов, художников из Скагенской группы, докторов философии, и не прошло и ста пятидесяти лет как Ханс Кристиан Андерсен встал из-за стола, пообедав у кого-то из их предков, — и что нам делать с картинами золотого века с дарственными надписями прапрабабушке на обратной стороне, ведь их так много, а на стенах уже почти не осталось места?
Каспер попытался прислушаться к издержкам, к тому, какова же цена утонченности и высоких потолков? Когда Ривель выступал в Копенгагене в последний раз, в Центральном цирке, Касперу дали общую с ним гримёрку — зеленую уборную. Ривель выступал уже редко, он не был столь популярен, как раньше, Каспер понимал это, сам Ривель это понимал. У старого клоуна после выступления в глазах стояли слезы. Он тогда взглянул на Каспера.
— Мое время прошло, — заявил он. — Двадцать лет назад зрители меня бы не отпустили. Теперь же они меня унизили. Своей скукой. Все имеет свою цену.
В комнату вошла девушка. Моложе Стине. Похожая на эльфа. С узким лицом и широким ртом. Звучанием немного напоминающая Стине. И красотой.
Он пытался прийти в себя после потрясения. Настроился. Связь между умственной и образной частью сознания девушки была нарушена. Звуковая картина ее была не структурирована. Но сердце было открытым, струящимся наружу, искренним. Ему доводилось слышать такое и раньше — на благотворительных представлениях. Должно быть, синдром Вильяма. Хромосомный дефект.
— Я друг Стине, — сказал он.
— Вы ее любовник, — поправила его мать.
— Она оставила меня, — сказал он. — Я не знаю, где она.
Женщина налила ему чая.
— Когда Стине была маленькой, — сказала она, — она не хотела, чтобы ее кормили. Ни при каких обстоятельствах. В конце концов я отпускала дочь из-за стола. С тарелкой. И она не хотела держать меня за руку. Когда мы ходили по магазинам. Я не знала, что делать.
Она протянула руку и коснулась мужа. Каспер услышал сексуальное напряжение между ними. Прекрасно сохранившееся. После стольких лет.
— Она уехала, — сказала мать. — Адреса у нас нет. Мы получаем письма. Но без обратного адреса.
— Если бы я мог взглянуть на конверт, — предложил Каспер. — Я бы нашел ее. Я многое могу восстановить.
Они посмотрели на него. Он знал, что они понимают его отчаяние. Он ощущал их сочувствие.
— Это должно быть с ее разрешения, — ответил отец. — А мы не можем ее спросить.
Каспер мог бы совершить убийство. Схватить его за горло. Сжечь их дом. Он не двинулся с места.
Мать проводила его до дверей. Ее сходство со Стине было потрясающим. Те слова, которые последовали, вырвались изо рта Каспера. Но кто их артикулировал, он так и не понял.
— Когда вы касаетесь людей, ваши руки становятся горячими?
Она ошарашено посмотрела на него.
— Да, — ответила она. — Так говорят. Что примерно через минуту они становятся очень горячими.
Он плутал по улицам, не сознавая, куда идет. Когда он пришел в себя, оказалось, что он не знает, где находится. Когда он нашел свою машину, была уже ночь.
Он слышал, как позади со свистом несутся по трубе остальные. Иногда раздавался стук — это костыль ударялся о стенку.
— Ты скучал по мне, — прокричала она.
В ее голосе звучало удивление, искреннее, как будто она только сейчас наконец поняла это.
Спуск становился все более похож на падение.
— Уже скоро, — добавила она.
Труба больше не изгибалась, движение замедлилось. Они зажгли свои фонарики: труба заканчивалась.
Они оказались в квадратном помещении размером пять на пять метров. По стенам тянулось множество бетонных и пластиковых труб. Стине положила руку на самую толстую из них.
— Центральный кабель-канал. Из Копенгагена на Амагер.
В стену была вмонтирована стальная плита. Она коснулась ее кончиками пальцев. Плита отъехала в сторону.
— Пути эвакуации предусмотрены, — пояснила она. — Я присутствовала при том, как фирме «Бюгге и текник» в копенгагенском муниципалитете давали разрешение на насыпь перед Типпеном. Мы тогда оговорили этот путь эвакуации. Он приведет нас прямо к зданию «Конона».
Франц Фибер выбрался из трубы. За ним африканка. Она несла Максимилиана на ремнях. Его отец держал в руке телефон.