Тишина - читать онлайн книгу. Автор: Питер Хег cтр.№ 91

Она пристально смотрела на него. Потом подняла руки и расстегнула первую пуговицу.

— Отвернись, — сказала она. — И закрой глаза.

Отвернувшись, он прижался лбом к ароматному дереву исповедальни.

Он настроил слух на ее наготу, на ее кожу. Ему не нужно было видеть ее, чтобы утонуть в ней. Это было одно из примиряющих с действительностью преимуществ такого слуха, как у него. Можно встать перед дверью в женскую раздевалку в бассейне и увидеть все, что внутри.

— Заткни уши, — сказала она. — Или все наши договоры отменяются.

Он заткнул уши.

Она похлопала его по плечу, он обернулся. На ней была его одежда. Стине более, чем когда-либо прежде, походила на саму себя. Пиджак, рубашка и брюки подчеркивали ее женственность. Есть люди, суть которых не может скрыть никакая одежда.

Он надел ее блузку, затем голубой халат, он поймал свое отражение в окне, выходящем во двор, потом заправил волосы под платок.

— Солнечные очки? — попросил он.

Из стоящей на полу сумки она вытащила солнечные очки и маленькое зеркальце.

Если бы в его распоряжении было двадцать минут и гримерный набор, он смог бы как-то изменить свое лицо. Теперь же не оставалось ничего иного, как спрятать его. Он надел солнечные очки, нашел в сумке носовой платок, развернул его и прижал к лицу, как будто хотел сдержать рыдания.

Он надел ее сандалии, у них был один размер. Его всегда восхищали ее ступни — большие, сильные, плоские, пальцы впереди расходились веером, он слышал, как много она бегала босиком в детстве — по полянам Скагена, по паркетным полам в «елочку», по утрамбованным газонам и частным пляжам. Он бросил последний взгляд на костыли. И они со Стине пошли.

Несмотря на боль, он погрузился в свою женственность. Почувствовал яичники. Ощутил тяжесть женской походки, упругость шага, легкое покачивание бедер. Она открыла дверь. Во дворе их встретил порыв ветра.

— Это черт знает что, — сказала она.

— Ты очень убедительно выглядишь, — отозвался он. — Очень по-мужски. За дверями стоит мой чемодан. Возьми его в руки. Иди так, как будто он тяжелый. Когда женщины и мужчины несут что-нибудь тяжелое, их походка похожа. Приподними чемодан, чтобы он частично заслонял тебя. Садись на заднее сиденье и не разговаривай с ними.

— Это плохо кончится.

— Это обречено на успех. Это архетип успеха. Как в «Фиделио». [86] Она ищет своего возлюбленного в подземном мире. Переодетая мужчиной. Когда влюбленные действительно становятся близки, им приходится открыть противоположный пол в самих себе. По другую сторону этого путешествия они обязательно воссоединятся.

— По другую сторону я больше никогда тебя не увижу.

— Ты сбежишь от них. Ты убедишь африканку и Франца Фибера. Они мои верные помощники. Вы возьмете машину. И заберете меня в Государственной больнице. Через час.

Синяя Дама, похоже, ждала их. У бассейна. За кустами. Прислушиваясь к воде. И вот они оказались перед ней.

Она оглядела их. Впервые за все время он услышал, что она потеряла равновесие и действительно потрясена. Но почти мгновенно тишина восстановилась.

Она не будет кричать. Вот сейчас она повернется, пересечет двор и позовет Мёрка, никак не нарушая всеобщего спокойствия. Как только она повернется, он завяжет ей рот платком. Это будет еще один шаг к этическому упадку — применение грубой силы по отношению к пожилой даме и настоятельнице монастыря. Но другого выхода у него просто нет.

Она посмотрела мимо Каспера прямо на Стине. На ее мужскую одежду и стрижку «под пажа».

— Каспер Кроне, — сказала она, обращаясь к Стине. — У входа вас ждут двое полицейских. Стине, пройдите к воротам, там стоит патрульная машина. Они обещали подвезти вас до города. Да пребудет с вами Господь!

Перед входом стояли две машины: полицейская патрульная и гражданская «рено». У патрульной машины стояли двое полицейских. Он пошел к «рено». Преодолевая порывы ветра. Из «рено» вышли два монаха.

Посмотрев на них, он услышал двоякую реакцию. Смесь удивления и сочувствия из-за носового платка и слез. И трепетание пробужденных инстинктов, которые такая женщина, как он, должна вызывать у мужчин, если они не певцы-кастраты и не ангелы.

Они открыли ему дверь, он сел на заднее сиденье.

Стине вышла из здания, прикрыв лицо лацканом пиджака. Мёрк следовал за ней, рядом шла Синяя Дама, она и обратилась к полицейским.

— Я попросила его закрывать лицо, — объяснила она. — Его надо оградить от возможных контактов с прессой. Нам не нужно, чтобы его кто-нибудь узнал.

Машина, где сидел Каспер, завелась и выехала на шоссе.

Он погрузился в сиденье, отдавшись изнеможению, которое часто поджидает нас в машине. Он вспомнил погружение в сон в «вангарде» в детстве, прикосновение руки матери к щеке. Ему хотелось, чтобы она была сейчас здесь, рядом с ним, разве это стыдно — скучать по матери, когда тебе сорок два и ты идешь по tightrope [87] над пропастью? У него болели все суставы. У кого бы нашелся кофе, нашелся бы арманьяк, нашлось бы немного органической химии, чтобы не заснуть.

Ничего этого не было. Вместо этого началась молитва. Молитва — это бумажный кораблик бодрости, скользящий по мирскому потоку усталости.

Он мог бы сдаться. Мог бы сказать, кто он такой. Его бы отвезли в Аудебо. Он мог бы погрузиться в сон. Подождать, пока они разберутся с его делом. Они бы сдержали свое обещание. В ноябре он бы уже выступал в Центральном цирке. Первого апреля — в цирке Бенневайс в Беллахойе.

Он услышал голос Максимилиана. Голос донесся до него сквозь тридцать лет. Молодой голос, словно время — лишь акустический фильтр, который мы ставим, чтобы не сталкиваться с тем фактом, что все звуки присутствуют всегда и повсюду. В речи Максимилиана он слышал диалектную окраску — детство отца прошло в Тендере.

«Я решил, что, если у меня когда-нибудь будет ребенок, я не буду будить его ночью. Я отнесу его на руках из фургона в постель».

Улица Люнгбювай кончилась, они пересекли круглую площадь Вибенсхус.

Он обратился к двум спинам перед собой, прижимая платок ко рту и давясь слезами.

— Мы даем вечные обеты, — начал он. — Становясь монахинями. Полное послушание. Никакой собственности. Никакой сексуальности. Последнее — хуже всего. Вот почему я плачу. Представьте себе мое положение. Женщина, которой чуть за тридцать. Полная жизненных сил.

Спины перед ним застыли, как будто спинно-мозговая жидкость начала коагулировать.

— Люди извне нас не понимают. Вы знаете вульгарные истории о монахинях и матросах. Все это неправда. В действительности о чем мы мечтаем, лежа на жестком матрасе, положив руки на одеяло, — так это о двух статных полицейских.