— Исследование, — прошептал он, — оно было не только медицинским. Вы были не одна. С вами был кто-то еще.
Она смотрела на него с балкона. Из-за падения в его голосе почти не было воздуха. И тем не менее она услышала его.
Рядом с ней появились три незнакомых лица, самый молодой из этих людей вспрыгнул на перила. Опора ушла из-под ног, и он рухнул на землю, словно бейс-джампер, парашют которого не раскрылся. На метр правее Каспера — там, где кончалась лужайка и начинались каменные плитки. Вот такие маленькие различия в человеческой карме и определяют, встаем мы или остаемся лежать.
— Подруга, — продолжал Каспер. — Светловолосая, словно Мёнс Клинт.
[20]
Холодная, как суровая зима. Острая, как немецкая бритва.
Стоя над ним на балконе, она была похожа на Офелию. Где-нибудь уже в конце четвертого акта. Где процесс уже стал необратимым. Он попал в точку.
Он встал на ноги. Словно Бэмби на льду. Ему бы следовало быстро убежать. Но сил больше чем на powerwalk
[21]
не было.
13
Он перекатился через стену сада и упал на одну из маленьких дорожек, ведущих к Кюствайен. Вскочил на ноги, выбежал на дорогу: такси не было. Он перешел через проезжую часть, побежал быстрее. Для начала важно добраться до темного участка вокруг ипподрома. В глубине подъезда к одному из домов мигнули фары, и он нырнул в темноту. «Ягуар» стоял вплотную к дому, дверь открылась, он упал на заднее сиденье.
— Радио настроено на 71 мегагерц, — сообщил Франц Фибер. — Полиция меняет коды доступа раз в месяц. Таксисты вычисляют их в первые же сутки. Они позвонили в полицейский участок Гентофте, сюда едут две машины.
Мимо подъезда, где они стояли, проехала патрульная машина и затормозила перед клиникой, трое полицейских вбежали в здание: женщина и двое мужчин. За первой машиной остановилась еще одна.
— Давай вместе помолимся, — предложил Каспер.
Из зеркала заднего вида на него пристально смотрели желтые глаза. Со страхом. Молодые люди начинают распадаться на части, когда оказываются в безвыходном положении.
— Женщина. Которую ты заставил выйти на улицу. Они видела, как я сдавал сюда задним ходом.
— Хотя бы минуту, — настаивал Каспер.
Он откинулся назад. Помолился. В молчании. Синхронно с биением сердца. Господи, сжалься надо мной.
Он почувствовал полное изнеможение. Страх за ребенка. Голод. Алкоголь. Кофеин. Боль от падения. Необходимость сложить оружие. Унижение. Тебе сорок два года, и тебя разыскивают, а ты мечешься неприкаянный по улицам. И ощутил противоестественное утешение молитвы.
Костяшки пальцев застучали по стеклу машины. Франц Фибер застыл. Каспер нажал на кнопку, окно опустилось.
Это была женщина за шестьдесят, волосы ее были собраны во французскую косу. Было слишком темно, чтобы понять, во что она одета, но даже если бы она была одета в рубище, то все равно была бы похожа на аристократку.
— Мне кажется, я не заказывала такси.
— Тот день, когда вам понадобится такси, может прийти, — отозвался Каспер.
Она улыбнулась. У нее были великолепные губы. Казалось, что они тренировались в улыбках и поцелуях в течение шестидесяти лет и достигли в этом совершенства.
— А вы обещаете, что тогда окажетесь здесь?
Свет фар упал на столбики у въезда. Надеяться было не на что.
— Я пытаюсь спасти ребенка, — объяснил он. — У меня нет времени вдаваться в подробности. По недоразумению я нахожусь в розыске.
Она внимательно посмотрела ему в глаза. Словно глазной врач, который осматривает пациента на предмет косоглазия. Потом неожиданно выпрямилась. Повернулась. Пошла навстречу полицейским.
Двигалась она как прима-балерина, величественно, с высоко поднятой головой. Она подошла к столбикам. Встала так, чтобы заслонить подъезд и то, что было позади нее. Что-то сказала. Грациозно отдала приказ. Повернулась.
Полицейские пересекли Странвайен, не оглядываясь. Франц Фибер съежился за рулем.
Каспер высунулся из окна.
— Когда я выполню мою миссию. И отсижу свой испанский срок. Тогда я вернусь. И приглашу вас на ужин.
— А что я скажу своему мужу?
— А мы не можем сохранить это в тайне?
Она покачала головой.
— Искренность — важнее всего. Серебряная свадьба была десять лет назад. Мы делаем ставку на золото.
Двое полицейских все еще стояли на тротуаре. Выезжать пока было нельзя.
— Такой великодушный человек, как вы, — продолжал Каспер, — знает своих соседей. В том числе и Лоне Борфельдт из дома напротив.
— Двадцать лет, — ответила она. — Еще с тех пор, когда она не была знаменитой. И не переехала сюда.
— Она принимала всех моих четырех мальчиков, — продолжал он. — Мы с женой часто спрашиваем себя: что движет ею? Я имею в виду роды? Почему она хочет принимать в этом участие две тысячи раз?
Она прикусила губу.
— Деньги, наверное, — ответила она. — И недоношенные дети. Они ее особенно интересуют.
Полицейские сели в машину и поехали дальше, Франц Фибер включил зажигание. Путь был свободен.
— А автограф? — спросила она.
Он порылся в карманах, без половинки ваучера ему не обойтись, с лотерейным билетом тоже расставаться не стоит, он оторвал кусок кармана. Авторучка прекрасно писала на ткани.
— Я поставлю подпись на своем шелковом белье, — сказал он.
— Я буду его носить прямо на теле.
«Ягуар» рванул с места.
— Остановись в конце дорожки, — сказал Каспер. — Я должен послать воздушный поцелуй.
Машина остановилась. Он высунулся и послал воздушный поцелуй. А заодно поискал глазами табличку с именем владельца. И не нашел. Зато увидел надпись «Продается». Он посмотрел вперед на дорогу. В пятидесяти метрах по направлению к ипподрому стоял темный «форд».
— Хорошо бы ты остановился прямо за углом, — сказал он.
«Ягуар» повернул за угол и остановился. Каспер вышел из машины, прошел немного назад, осторожно выглянул из-за стены. «Форд» завелся и проехал вперед. Балерина вышла на дорогу и, добежав до машины словно двадцатилетняя, села рядом с водителем. Каспер залез в «ягуар».
— Нас кто-то преследует, — констатировал он. — И тебе с этим ничего не поделать.
«Ягуар» рванул вперед, как будто его подхватила снизу какая-то огромная рука. Позади них автомобильные фары обшаривали участок от вилл до променада. Двигатель «ягуара» начал крещендо, Франц Фибер крутанул руль направо, мир накренился, машина въехала вверх по склону в направлении Дворцового парка и пробила изгородь. Руки Каспера нащупали какие-то ручки и вцепились в них, со всех сторон машину хлестали ветки и кусты. Он посмотрел на сидящего на переднем сиденье молодого человека, тот был сосредоточен, но спокоен. Руки и ноги танцевали по кнопкам и педалям — все равно что сидеть за спиной Хельмута Вальхи
[22]
у большого рояля в церкви Святого Лаврентия в Алкмааре во время записи «Kunst der Fuge».
[23]
Сотня пневматических молоточков обрабатывала снаружи кузов. «Ягуар» начал тормозить, и раздался такой треск, как будто они въехали прямо в аппарат для уничтожения документов. Все погрузилось в темноту.