Условно пригодные - читать онлайн книгу. Автор: Питер Хег cтр.№ 47

И тогда куда-то исчезло время. Я увидел, какой Август маленький, как тот ребенок, который появится у меня позднее, хотя он тогда и был старше. В это мгновение они оба слились в одно целое, он и ребенок, и с тех пор стало невозможно их полностью разделить.

Я протянул руку над столом и погладил его по голове, он позволил мне это сделать, под моей рукой его волосы стали теплыми и совсем мягкими. Скоро он заснул. Катарина смотрела на меня.

Я огляделся.

– Хумлум,- сказал я ей.

Она кивнула, как будто уже знала это.

– «Спасайся сам»,- это было последнее, что он сказал. Он знал, что оба мы не сможем выбраться оттуда. На школе было бы вроде как слишком большое пятно, если бы пришлось выставить нас обоих. Он стоял, держа веревку в руках. Потом он наклонил голову и прислушался к звуку поезда – он не очень хорошо видел. Однажды зимой, в туалете, он рассказал мне, что когда ему было девять лет, он жил в приемной семье на Генфоренингсплас. Его будили в половине четвертого утра и отправляли в прачечную Н. Л. Денс, где все делали вид, что ему четырнадцать лет, чтобы это не считалось детским трудом, и где он возил одежду от стиральной машины к гладильщице. Человек, работавший на стиральной машине, был пьян с раннего утра, и однажды что-то случилось с одним краном, и в глаза Хумлуму попала чистящая жидкость, и тогда его забрали из семьи. Но с тех пор он довольно плохо видел, поэтому он определял поезд по звуку, и сейчас тоже.

– Я останусь здесь,- сказал я.- Если ты никуда не поедешь, я тоже останусь здесь.

Он улыбнулся, он меня не слышал – был уже в другом мире.

Вообще-то он оттолкнулся, как обычно, правильно рассчитав время. Но к концу своего полета он задержался и повис. Это последнее мгновение своей жизни он растянул на такое долгое время, что оно задержало обратный полет, но наконец он, словно маятник, двинулся назад – и тут подошел поезд.

Катарина ничего не сказала, она просто кивнула.

Я не поднимал взгляд на Оскара, это было лишним, мы оба знали, что надо было рассказать ей всю правду.

Август что-то произнес. Из-за температуры это прозвучало так, как будто он находился где-то в дальней комнате.

– Может, бывает так, что ты рождаешься не в той семье,- сказал он.- Может, надо было бы тебе оказаться в другом месте.

Это он сказал, но мы все подумали об этом, все четверо, и Оскар тоже.

– Можно ли изменить то, что было? – спросил он.

Это был такой мирный вопрос. Словно ребенок задает вопрос своей матери, и все-таки скорее на равных. Так она и ответила ему.

– Тогда,- сказала она,- когда это случилось с моими родителями, мне казалось, что никогда не перестанет быть больно. Что радость никогда не вернется. Но теперь стало лучше, теперь она все-таки иногда приходит. Так что в каком-то смысле можно.

– А то, что ты сделал с другими?

На это она ему не ответила. Где-то в темноте залаяла собака.

– Я боюсь собак,- сказал он.

* * *

Мне захотелось почитать им.

В школе «Сухая корка» нам не читали вслух, считалось, что от чтения становятся неженками, в интернате Химмельбьергхус тоже так считали. Но в Общине диаконис нам читали.

Узнав, что такое чтение, я уже не смог забыть о нем. Мне было все равно, что читали: сегодняшнюю проповедь из Христианской газеты по утрам или Библию по вечерам – я так ждал этого. Читала управляющая, сестра Рагна, она стояла с книгой в конце спальни. Это помогало заснуть. Всегда самым трудным было войти в ночь. Когда светло, легче удерживать все на расстоянии. Когда становится темно, все обрушивается на тебя.

Я хотел почитать им вслух. Именно сейчас для Августа наступал самый тяжелый момент дня. И у нас не было для него никаких лекарств. Мне хотелось смягчить его путь в темноту.

У нас был «Мир природы», но читать это было невозможно. И единственное, что пришло мне на ум, была Библия, но это тоже не годилось – слишком уж это было близко к диаконисам и к Билю.

Тогда я решил говорить о том, что приходило на ум.

– Мы возьмем корабль,- сказал я,- достаточно большой, чтобы на нем можно было жить, и поплывем на юг, где становится теплее. На корабле невозможно никого исключить, у тебя всегда есть право быть там, где ты есть, и все всегда вместе. По вечерам мы можем сидеть и слушать, как плещется вода. Когда мне исполнится двадцать один год, мы тебя усыновим.

Может быть, он и не слышал меня, может быть, он спал, как и положено, но Катарина услышала меня.

То, что ты себе представляешь, как правило, не похоже на действительность. Обычно все оказывается хуже. Это мгновение было точно таким, каким я его себе представлял. Я так и представлял себе: семья соберется вместе. Именно вот так.

– Мне жаль, если я сделала вам больно,- сказала она.

– Не думай об этом,- сказал я.- Все ведь кончилось хорошо. Но как насчет твоего отца и матери?- спросил я.- И что же эксперимент?

– Наверное, я думала, что снова смогу увидеть их,- ответила она.- Но это невозможно. Это была лишь фантазия. И все-таки эксперимент заканчивается. Во всяком случае, первая его часть.

Мне не хотелось быть слишком навязчивым, и я не стал спрашивать почему. Но она поняла мой вопрос, хотя он и не был задан. В нашем нынешнем положении не было нужды так много говорить.

– Время – никакой не закон природы,- сказала она.- Оно есть план. Если посмотреть на него внимательно или начать прикасаться к нему, то оно начинает распадаться. Это результат первой части опыта. Этот план не может иметь отношения к Билю. Слишком уж он великий и всеобъемлющий. Вторая часть – это исследование того, что находится за временем. Мы увидели, как его части начинают расходиться. Дальше надо понять, что находится за ним.

Стоило на нее взглянуть, как это становилось ясно – ей обязательно нужно было получить ответ. Это была потребность, с которой она сама ничего не могла поделать. Это я и хотел сказать ей, но не было возможности.

Август сильно дрожал, она сняла с себя свитер и закутала его.

– Если ты сядешь сюда, нам будет легче согреться,- сказала она.

Она обнимала Августа, а я прислонился к ней. Я все-таки сказал ей это, слова получились сами собой, с этим ничего нельзя было поделать, я сказал, что люблю ее. Впервые в жизни я произнес это.

Я понял, что слова эти относятся и к Августу. Что нельзя сказать такое женщине, чтобы это одновременно не касалось и ребенка.

Она ничего не ответила. Но в этом и не было необходимости. Я давал, не требуя ничего взамен.

Мы все втроем, должно быть, спали, когда он заговорил, это по-прежнему звучало как во сне.

– В другой раз,- сказал он,- надо будет побольше их помучить. А то все было так быстро.