Жизнь матери Маделен состояла из бесконечных панических, но чаще всего успешных попыток всё приукрасить. В первую очередь, их утончённую и бурную жизнь в Ведбеке, к северу от Копенгагена, где не только обеденный сервиз был фарфоровым, но и сама среда была хрустальной и постоянно грозила обрушиться, и ни один голос не поднимался выше шёпота, чтобы не вызвать стеклянную лавину. Но также — а это требовало больших усилий — те званые вечера, которые устраивал Доверительный семейный фонд, где неразрешённые трагедии отдельных семейств соединялись с катастрофами других семей и отдельных личностей, создавая элегантно одетый и потчуемый изысканными блюдами вариант современной, терзаемой конвульсиями, преисподней конца XX века. В такие дни мать Маделен могла организовать трапезу, которая служила своего рода социальной первой помощью, и она могла произнести: «Добро пожаловать!» — голосом, который, словно некий наполнитель, исключал всякую пустоту. И кроме этого, она умела, несмотря на давление внешних и внутренних обстоятельств, всегда прекрасно выглядеть. Проконтролировав кухонные сферы, она появлялась в облаке чада, а когда он рассеивался, все видели, что на ней декольтированное платье, она привлекательна, любезна, внимательна и похожа на молодую девушку, так что даже на лице отца Маделен на мгновение появлялось расслабленное выражение безграничной гордости обладателя.
Семья отца Маделен в начале века при помощи самоубийственного коллективного усилия поднялась из средневековой бедности и оплатила образование прадедушки Маделен, который выучился на инженера. Оба его сына, в свою очередь, стали инженерами и — в двадцатые годы — небывало состоятельными людьми. Очень тихо и очень по-датски, прекрасно помня семейные предания о голодных смертях в прошлом веке и эпидемиях холеры, братья крепко уцепились за это нежданное богатство. Они инвестировали и реинвестировали, покупали землю, размножались, обеспечивали своих детей и стали в конце концов не столько семьёй, сколько кланом, большим, незаметным, тихим и имеющим непосредственное влияние на датскую внешнюю политику.
Состояние было нажито на строительстве хлевов, и деятельность в этой части созданной империи продолжил отец Маделен, но речь шла не о фахверковых домах у сельской дороги, как они описываются в брошюрах Датского совета по туризму, а о четырёхэтажных, полностью механизированных производственных комплексах для выращивания домашних животных. Отец Маделен ненавидел всякую публичность, и ему удалось остаться неизвестным за пределами узкого круга людей. Но зато этот круг без труда узнавал отпечаток его большого пальца за строчками «Статистического ежегодника», рассказывающими о том, что в Дании производится 20 650 000 свиней, 813 000 быков и телят.
Как это обычно бывает с людьми, которые в ужасе пытаются навсегда забыть своё нищенское прошлое, отец Маделен уважал только людей, которые сами сколотили себе состояние, или учёных-первооткрывателей, и пока Маделен не сбежала с Адамом, он — прямо при ней, и, возможно, именно потому, что она была рядом, — частенько говорил о дочери: «Маделен, которая на самом деле ничего собой не представляет». Ей было дано символическое образование, но она и все окружающие всегда знали, что важно только одно — чтобы она смогла занять своё место рядом с правильным человеком, а для того, чтобы занять это место, недостаточно быть наследницей состояния, надо также хорошо выглядеть, а для того, чтобы хорошо выглядеть, надо потрудиться, и сейчас, в это утро, тоже.
Маделен никогда не хватало смелости спорить со своими родителями. С некоторым упрямством, но не видя иного выхода, она прошла по проторённым, подготовленным и намеченным для неё дорожкам. Но мучительно, неосознанно и жарко, она всегда мечтала о возможности другой жизни. В эту мечту и явился Адам Бёрден, мужчина, при этом добрый, внимательный и небезопасный мужчина с прекрасными перспективами, и Маделен приняла его, одновременно как принцесса, которая позволяет поднять себя и усадить на белую лошадь, и как человек, потерпевший кораблекрушение и уже практически пошедший ко дну, который хватается за неожиданно появившийся спасательный круг.
Брак Маделен насчитывал пятьсот двадцать девять дней, и все они начинались одинаково — перед зеркалом, и точно так же неизменным было все следовавшее за этим. Сейчас она встанет, спустится в кухню и обсудит с женой Клэпхэма хозяйственные дела, а оттуда пойдёт на террасу, чтобы перекинуться парой слов с самим Клэпхэмом. Потом она отправится за покупками в город, или будет играть в теннис, или кататься верхом в Хэмпстед-Хит. Потом погуляет с подругой, а в 17 часов вернётся домой, чтобы в 19–00 быть готовой встретить Адама.
Тот, чьи дни похожи один на другой и для кого не существует лишений, пребывает некоторым образом в вечности, и именно так Маделен и смотрела на свою жизнь. Как будто она стремилась к вечности, искала и нашла её.
Она надела короткую, плиссированную юбочку и оценивающе оглядела себя в зеркале. Она была похожа на старшую в семействе дочь, направляющуюся на раннюю теннисную тренировку. Потом она вышла из комнаты.
На пороге она, как всегда, на минуту остановилась.
У Маделен было две комнаты: спальня и гардеробная — и она покидала их, как покидает своё логово животное, — неуверенно и насторожённо. Предстоящие повседневные дела были знакомы ей до мельчайших деталей. И всё-таки относилась она к ним не без страха.
Комнаты, которые она сейчас покидала, она обустроила самостоятельно. Сама не понимая как, она нашла в себе силы настоять на том, чтобы здесь были настланы светлые деревянные полы, поставлена лёгкая мебель, а стены были выкрашены в белый цвет. Для неё эти комнаты стали единственной оставшейся у неё частью Дании. С порога начиналось Британское содружество наций.
Родители Адама Бёрдена умерли, когда ему не было и тридцати, но Маделен довелось услышать голос его отца. Однажды вечером Адам поставил ей запись передачи Би-Би-Си «Tales from the dark Continent»,
[4]
в которой самоуверенный и безмятежный голос без единой запинки, душевно и с юмором рассказывал о прекрасных днях, проведённых в Индии и Британской Восточной Африке, и для Маделен это было всё равно, что услышать, как заговорил дом, в котором она жила.
Дом был построен родителями Адама: когда они в середине пятидесятых вернулись в Англию, они построили его в память о жизни около Индийского океана и дали ему имя Момбаса-Мэнор. Это было здание в форме буквы «Г», с черепичной крышей и большим, похожим на парк садом с тропическими деревьями и кустарниками. В гостиных на покрытых коврами полах лежали львиные шкуры, а рядом с каминами висели копья и щиты. Маделен знала, что многие считают её жизнь блестящей, полной возбуждающей экзотики и достойной зависти. Она также знала, что официально считается королевой дома.
И тем не менее каждое утро, и сегодня тоже, она на мгновение останавливалась ка пороге своей комнаты, охваченная инстинктивным страхом, который воплощался в мысль о том, что если Британская империя подчинила себе всё чужеродное, не поглотит ли она и её?
Но эта задержка на пороге всегда бывала очень короткой, не стало исключением и это утро. Маделен покачала головой, мысль была безумной, и она заставила себя сдвинуться с места. И вот, проходя по коридору, по лестницам и через комнаты, она, как и в другие дни, оставляла за собой страх — понемногу в каждом помещении.