Женщина и обезьяна - читать онлайн книгу. Автор: Питер Хег cтр.№ 40

Адам знал, что в зоопарке публика хочет созерцать ласковых тигрят, милых пожилых медведей, словоохотливых тюленей, общительных павианов, радующихся детям слонов — и иметь уверенность в присутствующем повсюду абсолютном контроле. В лесу Святого Фрэнсиса они бы увидели страшную безжалостность животного мира по отношению к меньшим, старым, больным, непохожим. Они бы увидели пятнистого дятла, ворующего птенцов синицы из гнезда, муравьедов, высасывающих внутренности из малышей большой мары, львов, подающих своим детёнышам на обед котят гепарда, зебр, охраняющих свою территорию, убивая детёнышей водяного козла, белок, уничтожающих гнёзда большого ястреба и пожирающих его птенцов, щук, очищающих берег реки от утят, — они бы увидели то, что понимали в то время только зоологи: то, что действительно активизирует животных и даёт им возможность жить, расти и размножаться, представляет собой противоположность праздности и защищённости. Их день должен быть заполнен простой борьбой за выживание.

Место, где оказались Маделен с Эразмом, было первым парком в Европе, который на самом деле стал похож на свой идеал. Не какой-нибудь уютный рай, а тот сад с животными, который должны были видеть Адам и Ева, с той смесью очаровательного, стимулирующего работу мысли, ужасного и совершенно катастрофического, во что превращается мир животных, когда его предоставляют самому себе.

Это они и увидели. Но кроме этого они поняли нечто другое, нечто, что никто из биологов, садовников, сотрудников или владельцев парка не мог понять на протяжении четырёхсот лет. Они увидели исключительность этого места, его топографическую душу.

Первой поняла это Маделен, в самое первое утро. Она проснулась, Эразм куда-то исчез. Поднявшись, она увидела его. Он сидел на корточках у берега реки и пил, так, как пил всегда, засовывая всю руку в воду, а потом слизывая оставшуюся на ней влагу. В такой сидячей позе, на солнце, его не покрытые волосами ягодицы были похожи на две половинки огромных медовых дынь. В это мгновение Маделен поняла, куда они попали. Они оказались в порнографическом райском саду.

Они пробыли в лесу Святого Фрэнсиса семь недель, и за это время он поставил перед ними три вопроса, первый из которых был задан уже в первое утро, вскоре после того, как Маделен проснулась. Она шла через луг, по направлению к обезьяне, она была обнажённой, шла медленно и чувствовала, что светится. Светилось её лицо, светились её грудь, её лоно, её ладони. Через минуту Эразм обернётся и будет ослеплён.

Обезьяна сидела к ней спиной. Когда между ними оставалось пять шагов, он обернулся.

— Доброе-утро-как-спала? — проговорил он.

Маделен остановилась. Лицо обезьяны было открытым, отдохнувшим и гордым оттого, что он усвоил, как надо здороваться. Но не было никаких признаков той благодарности, которой она ожидала и на которую претендовала. Вчерашний день прошёл, ночь закончилась, не оставив ни малейшего следа.

В эту минуту Маделен стало страшно.

Маделен жила любовью, и так было всегда. Точнее сказать: она жила зависимостью. Те отдельные случаи, когда она рисковала, те отдельные самостоятельные шаги, которые она сделала на протяжении тридцати лет своей жизни — до какого-то момента три недели назад, — на них ока решилась только потому, что знала, что под ней растянута сетка безопасности. Этой сеткой была уверенность в том, что те мужчины, которые её любят, зачахнут и умрут, если она оставит их. Эта уверенность была жизненно важной для её личности аминокислотой. А уж чего не было в стоящей перед ней сейчас обезьяне — так это страха. Пусть была бы хоть чуточка страха, хотя бы малейший намёк на покорность и испуг. Но этого не было — животное не испытывало ничего подобного.

И тогда сад задал ей первый вопрос, отчётливо, словно его произносил диктор, и вопрос этот звучал так: кто принимал решения во всех любовных историях твоей жизни? И пока она ещё слышала, как звучит этот вопрос, пока он не был произнесён до конца, она уже знала, что не собирается оставаться здесь так долго, чтобы услышать ответ.

В последующие три дня ока держалась на расстоянии от Эразма. Они вместе чинили своё гнездо на деревьях, они нашли в парке одно из мест кормления, куда каждый день выкладывались фрукты, и выяснили, когда за этим местом никто не следит. Во время всех этих дел Маделен обращалась с животным со спокойным дружелюбием, и внешне она была весёлой и беспечной девушкой из лета.

Но внутри у неё наступила зима. Она наблюдала за приматом, изучая его иначе, чем раньше. Она использовала его для того, чтобы ориентироваться в парке, чтобы понять, в каком направлении находится ближайшая часть внешней стены, чтобы определить, насколько рискованно ходить пешком, она использовала его, чтобы добывать пропитание. Она готовилась к своему уходу, к попытке бегства из Рая.

Третий день был теплее предыдущих. На заросшей травой равнине, спускавшейся к реке, росли три гигантских рододендрона, в тени которых отдыхали Маделен и обезьяна. Кусты плыли, словно зелёные и фиолетовые горы по морю травы. Маделен почти не спала в три последние холодные ночи. Теперь она заснула.

Она проснулась от того, что примат лизал её, то в одном месте, то в другом, от колен и вверх по бёдрам, и его язык обладал той же нежностью и скрытой настойчивостью, что и его член. Маделен потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя, сон разоружил её, и когда она совсем проснулась, было уже слишком поздно. Желание медленно подплывало к ней, словно корабль по травяной равнине, и когда оно уже достаточно приблизилось и она увидела, что находится на борту, что нет никакой возможности сойти с него, она вдруг почувствовала полную ясность. В проблеске эротического сатори она поняла, что и последний остаток её свободы передвижения оказался иллюзией. Её привело сюда, в это место и к этому языку, скользившему сейчас по её животу. И не только её, обезьяну тоже привело, потому что хотя в её губах в это мгновение было что-то требовательное, в них была и мольба, он молил её о том, чтобы она сдалась, без всяких слов Эразм просил её, поскольку и он был жертвой.

Последнее, что Маделен услышала, прежде чем сдалась, был ответ на первый вопрос сада. Она сама ответила, и ответ состоял в том, что кто бы там ни решал, это не был «ни он, ни я».

С Эразмом и Маделен случилось то, что случается со всеми, кто по своей воле или по объективной случайности проходит через Рай: любовь овладела ими и делала с ними то, что хотела. Но в отличие от многих других они не сопротивлялись. Они не успели подготовиться, у них не успела появиться надежда или предубеждения, и когда она поразила их, им некуда было обратиться и не у кого было просить помощи. Они просто-напросто сдались, предоставив себя свойственной всей этой непредвиденной ситуации неопределённости.

Ни разу за всё то время, пока они жили в саду, Эразм не давал Маделен никаких обещаний. Вначале она уверяла себя — наполовину в гневе, наполовину в панике — что животное находится на низкой стадии развития или что оно, во всяком случае в языковом отношении, стоит на слишком низкой ступени, чтобы понимать все те тонкости, при помощи которых любовники-люди бесконечно убеждают друг друга, что они сами и их любовь живы и чувствуют себя прекрасно, что они по-прежнему связаны тёплой пуповиной. Но спустя несколько дней она поняла, что дело не в том, что Эразм не может это высказать. Ему просто не приходило это в голову. И более того. Она и сама этого не желала. Она заметила, что её самоуспокоительные фантазии умирают, она отмечала, как сама отказывается от своих обещаний ещё до того, как они произнесены. Впервые в жизни она двигалась по канату, не глядя вниз. Впервые в жизни она стала терять интерес к будущему.