Есть и довольно характерные виды личностной дисгармонии, позволяющие описать их как отдельные симптомо-комплексы. Это симптом Феофраста, нажитая шизоидизация и аутизм наизнанку.
• Симптом Феофраста описан в 1982 году В. М. Блейхером и Л. И. Завилянской. Был у Платона ученик, Феофраст из Эреса, ставший впоследствии близким другом великого мыслителя и написавший книгу «Этические характеры». В этой книге, помимо прочего, описан феномен опсиматии, о котором в народе говорят: «Седина в бороду — бес в ребро». Есть люди, которые встречают рубеж 55–60 лет достойно, степенно и без душевного надрыва. А есть группа товарищей, которым замаячившая на горизонте старость и подсчитанные километры личного недотраха кажутся плевком в душу, а по сути становятся запальным фитилем к спрятанной на чердаке бочке с порохом. Вот огонек все ближе — и привет!
Человек вдруг словно оживает: разворачиваются хронически сутулые плечи, делаются судорожные попытки втянуть (или хотя бы перетянуть широким бандажом) вялый животик, в глазах загорается шкодливый огонек, подозрительно напоминающий световой рефлекс с тыльной поверхности черепной коробки, — все, винтажная задница готова к новым приключениям. Предпринимаются отчаянные попытки снова стать молодым: молодежная одежда, молодежная музыка, смена круга общения с тех, кто ведет подсчет инфарктам и меряется величиной почечных камней и геморроя, на тех, кто достает и делает зарубки на перилах, появляются молодые любовники и любовницы, посещаются молодежные клубы и туристические слеты. Призывать к самокритике бесполезно — она уже давно в бегах, получила другое гражданство и предпочитает дымом отечества глубоко не затягиваться.
• Нажитая шизоидизация. Это результат развития непрерывно текущей либо приступообразно-прогредиентной шизофрении. Выражается она, прежде всего, в появлении и нарастании аутизма. Ахтунг! Речь идет не о детском аутизме, а о развившемся в результате болезни дефекте. Причем дефекте, настолько характерном именно для шизофрении, что без него невозможно достаточно глубокое понимание этого заболевания. В чем же он проявляется? Прежде всего, в эмоциональной отстраненности пациента от всего, что не касается его личного мирка. Это сама странность, холодность, чуждость всему внешнему, не своему. Это недоступность пониманию обычной логикой и невозможность вызвать хоть сколько-нибудь адекватный ответ на проявление чувств. Пациент, в принципе, знает (где-то слышал, читал, подсмотрел у других), что на улыбку неплохо бы ответить улыбкой, на добро ответить добром, на пощечину — подставить бедро, опрокинуть ударом в грудь и добить локтем, а на смерть близкого существа — хотя бы пролить слезинку. Но он не чувствует потребности и необходимости так делать — в его душе просто не рождается соответствующего отклика. Это нелюдимость — просто потому, что нет потребности пускать в свой мир кого-либо еще. Это отсутствие интереса к событиям вокруг — хватает собственных размышлений и переживаний. Это симптом «дерева и стекла», с непроходимой тупостью и черствостью, вплоть до жестокости, в отношении того, что вне круга своего, личного и бережно охраняемого, и ранимостью, хрупкостью и готовностью порвать за любую попытку вторгнуться — в отношении всего, что в этот круг включено, будь то коллекция нестираных носков или любимый кактус. Это подчинение мышления каким-то особым схемам, стереотипам, его тугоподвижность и ригидность, не говоря о вычурности и совершенно немыслимой логике. Это внезапное изменение мировоззрения — без всяких видимых со стороны предпосылок, когда человек вдруг с головой ныряет в мистику, оккультизм или вдруг становится рьяным поборником одной из ортодоксальных религий (как правило, будучи до этого убежденным атеистом) или внезапно открывает для себя прелести изобретательства, становясь настоящей головной болью для домочадцев и геморроем для патентных бюро.
• Аутизм наизнанку, или регрессивная синтонность. Внешне может показаться, что это состояние прямо противоположно аутизму, общительность сверх всякой меры, открытость, даже в том, что обычно положено скрывать, раскованность до разнузданности. Но если приглядеться внимательнее, то можно увидеть, что в основе этого явления лежит все то же непонимание и неумение тонко чувствовать эмоциональную и морально-этическую грань между дозволенным и табуированным, между общепринятым и порицаемым, между тем, что можно огласить и продемонстрировать, и сугубо интимным. Такому пациенту ничего не стоит пройтись голышом по общежитию, поясняя всем встречным, что хозяйство надо проветривать, чтобы не сопрело. Или поделиться с соседями по купе подробностями посещения туалета, искренне ожидая от них такой же откровенности. Или носиться с планами создания общества свободных от предрассудков людей (с принудительной обнаженкой и обязательным бессистемным перетрахом). Причем такой пациент будет убежден, что никаких норм поведения не нарушает — просто вокруг все какие-то закомплексованные.
Снижение или (редукция) энергетического потенциала. Наряду с нажитой шизоидизацией, этот синдром наиболее характерен именно для тех изменений, которые происходят с психикой пациента, страдающего шизофренией.
Внешне пациент создает впечатление механизма, у которого сели батарейки. Весь багаж опыта, накопленных знаний, умений и навыков никуда не делся, он при нем, а вот сил и (главное) побуждений на то, чтобы всем этим богатством воспользоваться, — никаких. Ну разве что иногда. Ненадолго. Отдельными проблесками, после которых снова наступает аморфная пауза. Один из вполне закономерных итогов — дрейф вниз по социальной лестнице: ведь мало обладать знаниями и умениями, их, как правило, надо еще и преподносить окружающим. Так и появляются дворники-академики, бомжи с высшим образованием и гении-затворники. Эти же люди составляют некоторый процент в массе дауншифтеров
[56]
— не всем же ехать в Гоа, кому-то и в Амстердамовке неплохо живется.
Эмоции становятся блеклыми, монотонными, маловыразительными и неглубокими, идет ли речь о радости, грусти, злобе или горе; словно кто-то поставил на них фильтр или глушитель. Человек становится холоднее, эгоистичнее и черствее, в первую очередь ко всему, что не касается его лично. Ни к творчеству, ни к работе, ни к общению интереса нет; его остатки обращены вовнутрь, в личный мирок, чьи границы с каждым месяцем становятся все уже и теснее. Сама индивидуальность, те ее яркие и заметные нюансы, которыми человек выделялся среди прочих, начинают постепенно сглаживаться, поскольку уже нет интереса и желания их проявлять.