Яблоко по имени Марина - читать онлайн книгу. Автор: Николай Семченко cтр.№ 19

А тут — стенгазета. В ней надо писать об успехах нашего класса, какие, в общем, мы молодцы и умники, все у нас просто замечательно, и дружим-то мы, и друг другу помогаем, и план по сбору макулатуры выполняем, и всякое такое. Но случилось так, что один пацан, не стану называть его фамилию, выиграл на спор у другого целый рубль, по тем временам — большие деньги: десять копеек стоил билет в кино, тринадцать копеек — мороженое с изюмом, а уж леденцов — целый пакет взвешивали в сельпо! У проигравшего, конечно, рубля не оказалось. Тогда тот, который выиграл, поставил его на счетчик: каждый день — один процент. Большинство класса возмутилось, и я нарисовал на вымогателя карикатуру.

Нина Ивановна как увидела ее, так прямо вся обомлела, а когда пришла в себя, принялась меня отчитывать: отдельные недостатки, мол, нельзя выдавать как обобщения, я сознательно решил опозорить наш класс перед всей школой, и что о нас подумали бы другие, если бы мы такую стенгазету представили на конкурс?

— Не нравится — не надо, — разозлился я и смял лист ватмана, бросил его под ноги и даже потоптался на нем.

Нина Ивановна, пораженная, молчала. А я и сам не понимал, что на меня нашло — какое-то дикое бешенство, пересилившее почтительность к старшим и послушание. Мне стало стыдно за учительницу, которая учила нас добру и справедливости, но на самом деле сама оказалась на это не способной.

Дома я все рассказал о случившемся. Марина посмотрела на меня с уважением, отец сказал: «Молодец!», а мама лишь вздохнула: «Ох, трудно тебе будет теперь…».

Ничего, я отыгрался на пластилиновой фигурке биологички: специально удлинил ей нос, и она сразу стала похожа на вредную ворчливую старушонку, какой, может, и станет на самом деле лет через десять.

Никто в классе о фигурке не знал — только Зоя, но она не болтливая: никому ничего не рассказала. Она считает, что мне не стоит бросать лепить — вдруг я будущий знаменитый скульптор?

Прижимаясь влажным лбом к подушке, я не находил себе места. Наволочка довольно скоро намокала и становилась теплой — я переворачивал подушку, подгребая ее руками под голову, но через некоторое время опять вертелся. Сон про Олю никак не шел из головы. Все-таки она наверняка решила, что во мне ничего особенного нет, и я ей, конечно, неинтересен. Она вся такая-притакая, городская, а что я? Деревня, на ее взгляд, — вот что я! А может, нет? Ее взгляд все-таки какой-то особенный. Может, она разглядела меня? Ну, не в смысле, что я какой-нибудь там писаный красавец, вундеркинд или еще кто, а в смысле, что вообще-то ничего так парень: и поговорить можно, и посмеяться, и, в случае чего, положиться на меня — я вообще-то не хилый, могу и себя защитить, и других.

Но, впрочем, как она обо мне может знать? Оля меня первый раз в жизни видела. Может, Зойка ей что-то рассказывала. Вряд ли что-то плохое. Зоя не может обо мне нехорошее рассказывать. Ничего плохого я ей не сделал, да и вообще старался относиться к другим так, как хотел бы, чтобы они ко мне относились. Такому правилу меня отец научил. Кажется, его выдумал знаменитый писатель Сервантес — тот самый, который роман о Дон Кихоте сочинил. Но я пока что только слышал о его произведении, а читать не читал: в нашей поселковой библиотеке книжки о безумце, борющемся с ветряными мельницами, почему-то не было. Интересно, читала ли ее Ольга? В городе, наверное, есть все, даже дефицитные книжки.

Когда на следующий день я снова увидел Ольгу, то и задал ей свой вопрос.

— Делать мне больше нечего, что ли? — ответила она. — Мне, кроме книжек, есть чем заняться! Пусть их читают будущие старые девы.

— А я думал, что все нормальные люди читать любят, — недоуменно сказал я. — При чем тут старые девы?

— А при том! — Оля высоко вздернула брови и выразительно покрутила пальцем у виска. — Начитаются про всяких донкихотов и ждут потом всю жизнь чуда, а оно само по себе не приходит. Удачу надо за хвост ловить.

— А что если она, как кошка, извернется и цапнет тебя? — рассмеялась Зоя. Она теперь всюду вместе с Олей ходила и, естественно, присутствовала при нашем разговоре.

— Удача — не кошка! — Оля снисходительно посмотрела на нас и легко пожала плечами. — Ну, не знаю, стоит ли вам что-то объяснять — вы тут какие-то…, — она замолчала, подбирая нужное слово, — вы тут… какие-то несовременные. Слышали выражение: этот человек своего не упустит? Вот что я и имею в виду. Но мало того, чтобы своего не упустить, надо еще постараться все удержать, вот так!

Мы с Зойкой переглянулись. Рассуждения Ольги показались нам не то чтобы слишком взрослыми, а, скорее, очень уж прагматичными. Тогда подобный взгляд считался не таким уж хорошим. Тогда нас учили верить в высокие порывы души, любовь, дружбу, чувство товарищества. А тут такие, можно сказать, мещанские рассуждения. Наверное, Оля шутит. Неужели она на самом деле так думает?

— А! Замнем для ясности, — Оля вскинула на нас ясные невинные глаза и перевела разговор на другую тему. — Что-то скучно тут у вас. Пока Зоя с утра в огороде полола, я все ее пластинки переслушала. По телевизору — ничего хорошего, даже мультики не показывают. Радио включила — тоже тоска: передачи про то, как доярки удои повышают, а механизаторы поля обрабатывают. Может, хоть вечером у вас повеселее? Ну, танцы, например…

Вообще-то, танцы в поселковом парке были почти каждый вечер, кроме понедельника. Начинались они часов в восемь, и открывали их бабульки. Все, как одна, принаряженные, в накинутых на плечи платках, они степенно выходили на танцплощадку парами и церемонно изображали нечто подобное вальсу или старинному танго.

Впрочем, они больше любили «Барыню» и «Цыганочку», но такое удовольствие музыканты предоставляли им ближе к девяти часам вечера, когда вокруг танцплощадки собиралась молодежь. Бабуськи так рьяно притопывали и прихлопывали, что непременно вызывали поощрительные аплодисменты, свист и подбадривающие выкрики, отчего танцорки еще больше раздухарялись, чтобы под последние аккорды в изнеможении рухнуть на лавочки и уж более не выходить на круг. Его сразу занимали девчонки, для которых музыканты сначала играли летку-еньку, самый популярный тогда танец. Парни степенно стояли за оградой; наблюдая за веселой кутерьмой, они покуривали, обменивались скупыми репликами, высматривали интересных, на их взгляд, плясуний. Самые отчаянные из девчонок выбегали с танцплощадки, хватали упирающихся парней за руки и тащили на сцену, которая к тому времени уже освещалась тусклым фонарем. В одиннадцать часов танцы заканчивались, и сколько отдыхающие ни просили музыкантов, те оставались непреклонны: «Последний танец он и есть последний!».

Вокруг танцплощадки обычно прохаживались дружинники с красными повязками на руках. Иногда к ним присоединялись наши учителя: они следили за тем, чтобы школьники отправлялись спать вовремя — в десять часов вечера, не позже: детское время в поселке строго ограничивалось общественностью. Родителей, которые не следили за своими детьми, в случае чего могли пропесочить на профсоюзном собрании или вызвать на заседание школьного педсовета. Но мы все равно умудрялись прятаться в темных аллеях, зарослях вяза или за стволами старых деревьев, чтобы хоть издали посмотреть на веселящуюся молодежь. Ох, как нам хотелось поскорее получить аттестаты и считаться взрослыми!