«Сейчас заплачу», – почему-то подумала Ефросинья, но промолчала.
– Все по жене тоскуешь? – не стеснялся в вопросах Вацлав. Он сейчас напоминал Фросе этакого патологоанатома, который препарирует не тело, а душу.
– Нет, я давно оправился, – вскинул парень глаза, – выжил. Но вот к новым серьезным отношениям не готов.
– Похвально. Большая любовь была! – покачал головой полицейский.
– Давайте выпьем за любовь! – решила прервать неприятный и ни к чему так и не приведший разговор Фрося.
– С удовольствием! – естественно, поддержал пьяница Вацлав.
Василий посмотрел на нее с благодарностью и поинтересовался:
– Скажите, а вас что привело в Краков?
Настало время смутиться Ефросинье.
– Меня? Да как-то по глупости здесь оказалась. Приехала к другу умершего отца по его предсмертной просьбе, а тут оказалось, что и друг уже умер.
– Чего ж не уехали?
– А что, ты ее выгоняешь? – удивился Бельских.
– Не успела я уехать, украли и деньги, и документы, – пояснила девушка.
– Скоро восстановят! – Полицейский разлил остатки коньяка и выпил свою пятую рюмку. – Нет, сегодня нам уже не до представления. Деньги у меня в правом кармане, а Фросю надо проводить до ночлежки. Туда уже должны были позвонить насчет нее.
– А почему вы все это мне говорите? – вытаращил глаза Василий.
– А на кого я еще могу рассчитывать, музыкант? – откликнулся Вацлав.
И уже через минуту он спал, уронив голову на стол.
– Надо же, успел отдать последние распоряжения, – удивился Вася.
– Профессионал, – усмехнулась Фрося.
Глава 12
Социальный приют оказался именно тем жильем, в котором она и хотела оказаться, чтобы собраться с мыслями. Встретил ее в этом небольшом, на один подъезд и всего-то в шесть этажей, доме пожилой мужчина, который подтвердил, что звонил пан Людвиг из полиции и сказал, что прибудет женщина из России.
– Без документов, – добавила Ефросинья.
– Именно так. Вот тебе, дочка, ключ, номер твоей комнаты двадцатый. Ты хорошо меня понимаешь?
– Очень хорошо.
– Второй этаж направо. Света, правда, в коридоре нет, все не починят никак.
– Ничего, я справлюсь.
– Туалета два, находятся в концах коридора на каждом этаже. На третьем этаже кулер с водой. Больше удобств нет, – стукнул ключом по столу старик, словно ставя жирную точку.
У Фроси, конечно, глаза несколько расширились от известия, что туалета в номере не будет.
– А душ? Ванная? – спросила она.
– Ванной нет, конечно, а душ имеется. – Старик как-то неопределенно показал рукой. – В левом крыле каждого коридора, только на ночь вода горячая отключается. Экономия.
– Я понимаю.
– Белье постельное там чистое, кое-какие необходимые вещи в номере найдешь.
– Спасибо.
– Ты что такая грустная, дочка? Да, у нас тут не ахти, но это всегда вынужденная мера. Большинство людей не задерживается здесь надолго. Все ведь лучше, чем остаться под открытым небом.
– Несомненно, – не меняя выражения лица, ответила Фрося.
– А ты-то как здесь оказалась? Жертва воров? – полюбопытствовал старик.
– Сами ответили. А какой здесь контингент?
– Чего?
– Люди тут какие? Кто живет? – спросила Фрося, которую почему-то стало потрясывать.
– Так это, – почесал седой затылок дед, – спят все, слава Деве Марии…
Его ответ показался Фросе исчерпывающим, и она удалилась на цыпочках, словно боясь разбудить кого-либо из постояльцев социальной ночлежки. Лифта в этом шестиэтажном здании не было вовсе, но ее, жительницу второго этажа, не волновало его отсутствие. Половицы жутко скрипели, в здании пахло затхлостью и каким-то химическим реактивом. Где-то слышались грубые голоса, явно на повышенных тонах.
Фрося свернула направо и лоб в лоб столкнулась с какой-то женщиной.
– Ой! – рухнуло ее сердечко вниз. – Извините! То есть… – Фрося перешла с русского на все известные ей языки, принося извинения и желая доброго сна.
Женщина ничего не ответила, посмотрев мутными глазами сквозь растрепанные, не первой свежести волосы, и сплюнула на пол.
Фрося поспешила удалиться, всматриваясь в номера над каждой дверью. Делать это было очень трудно при таком плохом, то есть никаком освещении.
– Двадцатая следующая! – гаркнула вдруг женщина, так и оставшаяся стоять у лестницы худой тенью.
– Спасибо, – ответила ей Фрося.
Затем на ощупь вставила ключ в какой-то допотопный замок и всего один раз повернула его. Дверь с жалобным скрипом открылась. Девушка постаралась как можно быстрее юркнуть внутрь. Ее обрадовало, что странная, бомжеватого вида женщина говорит по-русски. И почему-то не удивило, что та знает, куда поселили новую постоялицу.
В номере свет был. Правда, мутный и неяркий, от одной лампочки под простым белым плафоном. Примерно так Фрося представляла себе «одиночку» в тюрьме, хотя слышала, будто тюрьмы за границей в лучшем состоянии, чем российские. Пол из широких светлых досок, светлые стены в следах от убитых мух и комаров. Самая простая, не сказать, убогая кровать с мрачным темно-зеленым покрывалом. Стол из фанеры, стул и шкаф, вот и вся мебель. А что, собственно, надо, чтобы переночевать? Вообще одна кровать. У попадающих сюда людей нет еды, чтобы положить ее на стол, и одежды, чтобы повесить в шкаф. Тронул Фросю и еле дышаший замок в хлипкой двери, которую можно вышибить ногой, сломав в мелкие щепки одним ударом. Кровать была застелена, и на металлической спинке кровати висело одно полотенце.
«Вот это развлекуха! – подумала Фрося, присаживаясь на кровать и сразу же продавливая старый матрас. – Лежать буду, как в гамаке. Жалко, не послушалась Васю и не пошла с ним…»
После того как их вечеринка закончилась, Василий был вынужден вместе с Фросей вынести «бездыханное» тело Вацлава из кафе.
– Ну и куда его? – спросил парень.
– Домой бы отправить, только я не знаю, где он живет.
– Он же из полиции? Так, может, позвонить туда? Пусть его забирают, – здраво предложил Василий.
– Жалко. Вроде Вацлав и так уже на испытательном сроке, все знают про его грех, а тут мы поставим финальную точку в его карьере. Я бы не хотела подводить его. Хочу уехать домой, а с его пьянством пусть разбираются другие. Официантка сначала вроде была готова пристроить его при кафе, но потом что-то воспротивилась… Надоел, видимо, всем.
– И куда теперь? Мне уже тяжело его держать, – вздохнул Василий. – Ближайшее, что могу предложить, – к нам в цирк.