— Странно. Я помню, что в юности была несчастлива, вроде бы.
— Да нет же! Была немного мрачноватая, и только. Я считала, что это от всех этих жутких драм, в которых ты играла главные роли. Ты торчала в этом театре ночи напролет, и мне приходилось спускаться и открывать тебе дверь черного хода. Ты столько времени там проводила, что все решили, будто у тебя тайная любовь, а кто он, ты не говоришь. И однажды ночью — неужели не помнишь? — мы с Мици Макгрюдер — кстати, она наконец вышла замуж — прокрались в театр и увидели, как ты в два часа ночи репетируешь на сцене в полном одиночестве. Ты пела, смеялась, танцевала. Это было безумие, выходило за все рамки. Что ты там вытворяла?
Дена пожала плечами:
— Бог его знает. Наверное, репетировала что-то. Что я, помню, что ли.
— В общем, как бы там ни было, а результат налицо. Видишь, ты у нас звезда. А теперь расскажи, с кем ты встречалась.
— В смысле?
— С кем из звезд? Знакома с Тони Кертисом?
— Нет.
Сьюки была явно разочарована.
— А чего же ты у него интервью не возьмешь? Наверняка все с удовольствием смотрели бы. Ты меня слушай, Дена, я ведь — глас народа.
Тут подошла грузная официантка, встала у стола, долго разглядывала Дену, потом спросила, как ее зовут.
— Простите, что? — Дена подняла на нее глаза.
— Как вас зовут? Говорят, вы типа знаменитость.
Сьюки с радостью пояснила:
— Это Дена Нордстром, вы видели ее по телевизору.
Официантка, не имевшая представления, кто такая Дена, тут же сказала:
— А можно тогда у вас автограф?
Сьюки, ставшая к этому моменту бывалым профи, ответила:
— Конечно, можно. У вас есть карандаш и листок бумаги?
Официантка протянула Дене чековый блокнот:
— Вот, взади тут напишите. Для Билли.
Потом Билли обернулась и заорала:
— Тельма, поди сюда, возьми у ней автограф! И Дуэйна с кухни зови! — И спросила у Сьюки: — Можно для Дуэйна еще один?
Сьюки спросила:
— Дена, для Дуэйна еще подпишешь? — Потом обратилась к официантке: — А кто у нас Дуэйн?
— Повар.
— Это повар, Дена, ты ведь не возражаешь, нет?
Дена подписала блокнот другой официантки.
— Хорошо, но скажите ему, пусть поторопится.
Билли сунула ей клочок бумаги:
— А вот, черкните тута. Он щас занят. Я ему передам.
Дена подписала бумажку.
— Спасибо.
Сьюки сияла.
— Дена, я всегда знала, что ты прославишься, а теперь чувствую себя гордой, как мамаша. Я же тебе постоянно об этом талдычила, правда?
— Неужели?
— Ну да, ты что ж, совсем ничего не помнишь? — Сьюки поглядела на нее с сожалением. — Дена, ты не скучаешь по юности? Мне так не нравится быть взрослой. Конечно, я ни на что не променяла бы Эрла и моих девочек, но разве тебе не хотелось бы вернуться в прежние времена, ни о чем не беспокоиться, делать глупости и бегать на свидания?
Дена глянула на часы и удивилась, что уже так поздно.
— Черт, Сьюки, мне надо бежать.
Сьюки взвыла:
— О нет! Мы еще даже не начали. Только к интересному подобрались.
— Мы скоро опять увидимся. Обещаю.
Вдруг Сьюки запаниковала:
— Стой! Чуть не забыла! Я же должна сфотографировать нас для газеты «Каппа кей». — Она нырнула в сумку и выудила фотоаппарат. — Это секунды не займет. Сейчас позову официантку Билли, она щелкнет.
Проводив Дену до лимузина, Сьюки обняла ее на прощанье.
— Пообещай… Пообещай, что если когда-нибудь снова окажешься к югу от линии Мейсона — Диксона,
[18]
то позвонишь. А иначе сама узнаю, припрусь и устрою тебе скандал.
Дена засмеялась:
— Обещаю.
— Да, и еще, если когда-нибудь встретишь Тони Кертиса, скажи ему, что у него есть преданная фанатка в Сельме, штат Алабама.
— Скажу.
Когда она уже отъезжала, Сьюки помахала рукой и крикнула:
— Люблю тебя!
В самолете Дена заказала «Кровавую Мэри» и задумалась о той девочке, которую описала Сьюки. Неужели это она и есть? Неужели Сьюки так в ней ошибалась? Девочка, которую она, как ей казалось, помнила, была грустная, заторможенная, много плакала, часами сидела, глядя на сверкание солнца в листве, и чего-то сильно, до боли, хотела. Но чего она хотела и куда это желание делось, Дена не знала. Дело в том, что она едва помнила ту девочку.
Она заказала еще одну «Кровавую Мэри» и проспала до самого Нью-Йорка.
Огни города
Нью-Йорк
Декабрь 1951
Когда Дене было семь лет, ее мама получила работу в «Бергдорфе»
[19]
в Нью-Йорке и отослала дочь в школу-пансион в Коннектикут. Дена ненавидела слоняться по длинным, темным, пустым коридорам и ждать, когда приедет мама. Через пару месяцев настоятельница написала маме, что Дена плохо сходится с другими детьми.
«Наши ученики все в какой-то мере скучают по дому, особенно если в семье один ребенок, но Дена, боюсь, — трудный случай. Она вас явно обожает и здесь ужасно несчастлива. Обычно мы подбадриваем родителей, просим им дать детям время привыкнуть к новому окружению, но я сделаю исключение в нашей политике и спрошу, нельзя ли Дене почаще проводить выходные дома?»
Дене нравилась новая квартира матери — рядом с Грамерси-парком,
[20]
на красивой улице, обсаженной деревьями. Дена спала на кушетке в гостиной. Квартира была на цокольном этаже, и окна находились почти вровень с тротуаром. Всю ночь фонарь на углу наводнял комнату черными кружевными узорами, когда ветер трепал листья, заставляя их танцевать на свету. Поздней ночью она слышала, как мимо окна проходят парочки влюбленных, — тяжелые удары мужских ботинок, звонкое цоканье женских каблуков. Она слышала приглушенные голоса — глубокий, низкий мужской и смеющийся женский. Иногда она слышала музыку по радио, когда проезжала машина, высвечивая фарами витиеватую решетку окна и превращая маленькую гостиную в волшебный театр теней и звуков. Дену переполняли мечты и любопытство. Ей было всегда интересно, откуда и куда идут люди, она мечтала обо всех этих удивительных местах, куда когда-нибудь и сама сможет пойти. Она страстно жаждала будущей, когда-нибудьной жизни в белом доме, который себе намечтала. Белый дом на зеленой лужайке, и мама всегда улыбается.