– Ну, не ты первая, не ты последняя, с кем такое случилось. Я чуяла, что парень этот – ничего хорошего. – Фрици прикурила, выдула дым и сказала: – Тут такое дело – скверное для «ос». Нам марку держать надо. Когда станет видно?
– Не знаю. Через пару месяцев, наверное.
– Ладно. Хорошо еще, что летные костюмы сидят так, что долго никто не заметит, так что пока летай. Но как только станет приметно, когда поймешь, что больше нельзя, звони мне. Дальше я буду разбираться.
Фрици зашла в контору к подруге, старшей медсестре летного госпиталя Джоан Спирз. Та счастлива была ее видеть.
– Фрици! Здорово, бузотерка старая. Как ты?
– Здорово, подруга, – отозвалась Фрици, закрыла за собой дверь и села. – Слушай, у меня тут затык, помощь нужна.
Годом раньше, перед тем как мужа Джоан Дона отправили за океан, Фрици, сильно рискнув, протащила его в самолет и привезла из Грэнд-Рэпидз в Даллас, и они устроили Джоан и Дону комнату вне авиабазы, чтобы они вместе провели последние выходные перед его отправкой. Он погиб через месяц. Как тут не удружить Фрици.
Где-то через три с половиной месяца после беседы с медсестрой Спирз Софи официально отправили на больничный. Диагноз: неизвестная вирусная инфекция. Сестра Спирз организовала ей пребывание в частной клинике в Амарилло – вплоть до рождения девочки.
А еще через пару недель Гасси Минц поспрашивала и нашла некую пару в Суиту отер, у которой можно держать ребенка, и Софи, как только смогла, вернулась к полетам. Но каждую свободную секунду она проводила с дочкой. После того как «ос» расформировали, она говорила, что, может, куда-нибудь уедет, поищет себе работу. Знала, что домой вернуться не сможет, но и ребенка отдавать не хотела. Сестре же сказала:
– О, Фрици! Я никого и никогда так не любила.
А за три недели до окончательной высылки «ос» по домам произошел несчастный случай. Столкновение в воздухе. Софи Мари погибла сразу.
Солвэнг, Калифорния
Фрици было ясно, что Сьюки история расстроила.
– Прости, что приходится тебе это рассказывать, но ты должна знать.
– Да.
– И я много о тебе думала. Но если уж совсем начистоту, похоже, я не хотела тебя разыскивать еще и потому, что не готова была к встрече. По правде говоря, твоя мать вообще не должна была оказаться в Суитуотере, и это я виновата, что она туда приехала. Да, я писала ей, предупреждала, как там все жестко бывает, но могла бы остановить ее, если б уперлась. Надо было. В глубине души мне всегда казалось, что ей там не место, но, думаю, была и другая часть меня, и вот ей-то виделось, до чего это отлично – три сестры Юрдабралински в «осах». Выпендреж эдакий. Я всегда была черт-те какая задавака. Если б думала о ней, а не о себе, она бы, может, и сейчас еще жива была… Так или иначе, я вернулась в Суитуотер после похорон твоей матери и узнала, что пара, которая за тобой приглядывала, собралась переезжать в Огайо, а домой я тебя забрать не могла. Я пообещала Софи, что никогда не расскажу родителям. Она всегда была для мамули хорошей девочкой. Черт, мы всегда думали, что она пойдет в монашки, и мамуле разбило бы сердце, если б она про все это узнала. Вот я и не понимала, что делать. Бог свидетель, я не могла о тебе позаботиться, а так хотелось, чтобы у тебя получилась годная жизнь в настоящей семье, понимаешь?.. В общем, подруга моя Пинке посмотрела кино, называется «Цветы в пыли»
[67]
, – о какой-то женщине из Техаса и ее детском приюте, ну и поинтересовалась. У них мест не было, но они посоветовали другое заведение. Пинке позвонила туда и все устроила, но они ее предупредили, что ехать надо скорее, потому что место всего одно. И вот той же ночью, в два часа, моя подруга по имени Гасси Минц забрала тебя и протащила на базу. Той ночью был жуткий холод, и мы с Пинке завернули тебя в летный костюм, а Элрой заправил самолет и приготовил его к вылету. Мы вдвоем отвезли тебя в Хьюстон и вернулись, так что никто не заметил пропажи самолета. Врать я тебе не буду. Я собиралась прийти, вручить тебя им и не говорить, чья ты, – просто вот подобрали мы тебя, – но, когда время пришло, я так не смогла. Ты такая малышка – понимаешь? – и, наверное, я хотела, чтобы ты знала, что ты чья-то, а потому вписала в свидетельство о рождении свое имя. Подумала, если мамуля с папулей прознают когда-нибудь, не будет им такого уж удара. Я ж отрезанный ломоть. Забавно: я совсем не про материнство, отродясь, понимаешь? Гадко ли было тебя оставлять? Слов нет. Но такие шли дела, что и не поймешь, как тут иначе быть, а потому, к добру ли, к худу ли, я сделала как сочла нужным. Вот так.
– Понятно.
– Ой, подруга, поверь. Все к лучшему. Может, если б другое время, все могло быть… иначе. Но я старалась сделать все к твоей пользе.
– О, я в этом не сомневаюсь. И жизнь у меня вышла чудесная. Так что… вы мне на самом деле тетя.
– Точно. Не знала, скажу ли тебе. Но, познакомившись, поглядев, какая ты милая, славная детка… Ты заслуживаешь правды.
– Ясно.
– Твои приемные родители добры были? Ты их любила?
– О да, очень.
– Водили в церковь, да?
– Да-да. И вот еще вопрос. Я католичка?
– Нет. Мы с твоей матерью хотели тебя крестить, но этот чертов священник-ирландец сказал, что не станет ничего делать, если не покажем свидетельство о браке. Я с тех пор бывшая католичка, но теперь, постарев, иногда захаживаю в церковь. Бери, что по нраву, остальное бросай, как говорится. Прости, что столько на тебя вывалила. Пусть бы ты думала, что я твоя мать, но тебе нужно знать про настоящую. Она не была грубой старой телкой вроде меня. И, верняк, она бы тебе понравилась. Самая что ни на есть леди, до мозга костей.
– Ой, не знаю. Я старалась быть леди, что бы это ни значило.
– Нет, ты хорошая девочка. Сразу видно. Ты больше похожа на мать, чем даже думаешь. Она никогда не выделывалась, а уж какая красивая была, но никогда этим не бахвалилась. Если и было у нее слабое место, так это сердце. Мы звали ее Святая Франциска Пуласская. Она все время притаскивала в дом бездомных собак и кошек, выхаживала больных птиц…
– Ой, она любила птиц?
– Ага. Как-то раз притащила старую ворону, так та ела у нее с рук.
– Правда? И я очень люблю птиц.
– Видишь? И вот еще что тебе надо знать про мать. Она тебя любила.
– Да?
– О да. Ты для нее была весь мир, и если б она не погибла, оставила бы тебя себе. Она и на миг не думала тебя бросать.
– Правда?
– Совершенно так. Без вопросов. Твоя мать любила тебя больше, чем ты когда-нибудь сможешь представить.
Чуть погодя Сьюки въехала в свой номер в маленькой гостинице «Солвэнгские сады», неподалеку от Фрици. Комнатка оказалась удобная, с маленькой кухней, а за ней – садик. В тот вечер она всмотрелась в фотографию Софи, подаренную Фрици. Господи, она была, как Фрици и говорила, красивейшей сестрицей и впрямь выглядела застенчивой. Сьюки так хорошо знала это выражение лица. Сколько раз она видела его в зеркале.