Конец фильма, или Гипсовый трубач - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 10

— Конечно! — сознался изнывающий Кокотов.

— …Когда мы вернулись домой, на бывшем опытном поле кипела большая стройка. Генерал Мостолыгин слово сдержал: «Вавилон-2» рос прямо на глазах. И хотя коттеджи напоминали скорее доты повышенной комфортности, мы с выгодой продали наши четыре объекта. Спрос был огромный, все как раз бросились вкладывать первые дурные деньги в недвижимость…

— Пять, — уточнил подсчетливый Кокотов.

— Четыре. Вы забыли: один пришлось отдать можайским за вызов. Деньги мы с Федей тут же вложили в землю, которую нам продал глава Домодедовского района. Мы познакомились в Египте, он без памяти в меня влюбился, сначала не подавал вида, а потом, не выдержав испытания «олинклюзивом», напился до самонеузнаваемости, кричал, что немедленно купит мумию фараона, и порывался убежать в пустыню, если я его не поцелую. Я, конечно же, поцеловала, с разрешения мужа. По возвращении на родину он, протрезвев, отдал нам колхозную землю за взятку вдвое меньше положенной. Видимо, от смущения. Мостолыгин был уже наготове со своей трудовой армией, а когда с распальцовкой явились домодедовские, мы позвали на помощь Покатого.

Собственно, все 90-е мы с Федей так и жили: добывали участок, звали Мостолыгина, генерал строил, а Покатый крышевал. Случались удачные годы, бывали провалы. Как-то возле Бронниц нам предложили отличное капустное поле прямо на берегу Москвы-реки в виду храма Андрея Первозванного. Участок нас просто очаровал, но и запросили за него, скажу вам, почти на грани здравого смысла. Пришлось брать кредит в банке. Однако вскоре выяснилось, что поле уже трижды продано директором совхоза, а сам он, сделав пластическую операцию, ушел в бега. Чтобы оформить землю, надо было «заказать» законных собственников. Лапузин разгорячился, набычился и все повторял: «Дело прочно, когда под ним струится кровь!» Покатый его еле отговорил. Пришлось отступиться с большими убытками… Тем не менее за десять лет мы прилично заработали, купили два загородных дома — в Рубляндии и на Нуворишском шоссе, двухэтажный пентхаус на Поклонной, виллы в Сазополе и Крыму, охотничий домик на Волге — с пристанью для яхты — и еще кое-что по мелочи…

А потом бизнес сам собой свернулся. Сначала, так и не попав на третий концерт Бриттена, погиб Покатый. Его погубила страсть к мобильным телефонам. Любимый ученик, которого он растил себе на смену, подарил ему ко дню рождения супер-трубу в золотом корпусе, инкрустированном сапфирами. Кто же знал, что в аккумуляторной батарейке запрятан пластид! В общем, сразу после «алло» бедному вору снесло голову. Потом так же внезапно убыл генерал-полковник Мостолыгин. Он застрелился, застав жену с водителем на заднем сиденье служебной машины. В этой истории много непонятного. Герой Афгана не впервой прихватывал свою Валечку в нештатной ситуации, но дело обычно ограничивалось криком, плюхами, валидолом и немедленным увольнением военнослужащего или вольнонаемного, послужившего невольным орудием супружеской неверности. С чего ему вдруг приспичило стреляться? У него одних молоденьких малярш и штукатурщиц было в подчинении больше сотни! Есть и еще одна странность: суицидальный «Макаров» оказался почему-то в правой руке самоубийцы, а Мостолыгин был левшой и, если поправел в последнее время, то лишь в том смысле, что окончательно разочаровался в реформах Ельцина. Знаете, Андрюша, русский офицер — удивительное создание: как бы ни процветал его личный бизнес, сердце под кителем все равно болит за великую Россию, разоруженную, оболганную, превращенную в американскую подстилку. Подозреваю, он был замешан в заговоре генерала Рохлина, который хотел в 1998-м свергнуть президента-пропойцу и тоже погиб при странных обстоятельствах: его застрелила собственная жена буквально за несколько дней до начала мятежа.

В итоге мы с Лапузиным остались совсем одни. Конечно, можно было найти других соратников, но поверьте, зарабатывать деньги — тяжкий, изматывающий труд. Мы устали. К тому же наступили иные времена, пришли новые люди, чуждые мистического трепета перед самим процессом превращения никчемного капустного поля в сумму со многими нулями, на которую можно купить все что захочешь. Они лишены сострадания и тупо набивают себя деньгами, как коровы — сеном. Если бы можно было выгодно продать слезинку ребенка, они бы заставили рыдать всех детей мира и хорошо бы на этом заработали! Они безжалостны… А вы… вы спасли меня, мой герой!

Наталья Павловна пересела к писателю на колени и долго, благодарно целовала его сначала в губы, потом в шею и наконец, расстегнув рубашку, в грудь, а он безнаказанными руками блуждал по ее горячему телу, тревожа невероятные места и запретные гендерные рельефы. Обоярова целовала его уже, между прочим, в живот, когда автор «Роковой взаимности» ощутил странную неуверенность в себе. Страстный порыв всего возбужденного организма почему-то не сообщался исполнительной части тела. От страха, что распалившаяся женщина вдруг обнаружит эту неприемлемость, писодей спросил, отстранившись:

— А как же так получилось, что все имущество теперь у Лапузина?

Вопрос показался Наталье Павловне настолько важным, что она, оставив лобзанья, распрямилась, приложила ладони к пылающим щекам и ответила, с трудом сдерживая бурное дыхание:

— Об этом… надо… отдельно… Потом. Хорошо?

— Почему же потом? У нас целая ночь впереди! — тонко улыбнулся Андрей Львович, борясь с внутренней паникой.

— Вам будет неприятно… Сейчас это ни к чему!

— Я хочу знать о вас все! — настаивал Кокотов, прислушиваясь к своему заупрямившемуся потенциалу.

— Вы правы, — согласилась бывшая пионерка, неохотно перебираясь с его колен назад в кресло. — В общем, мы ушли на покой. Федя увлекся яхтами. Участвовал в регатах. Я стала собирать живопись, открыла галерею на Солянке. У меня небольшая, но очень интересная коллекция советских ню. Обязательно вам покажу, когда с имущества снимут арест…

— Советские ню? — рассеянно переспросил автор «Беса наготы».

— Конечно! О, как же вы не понимаете? Коммунисты обнаженку никогда не жаловали. Они, скрепя сердце, могли разрешить разве что «Купанье колхозниц в летний зной». Все остальное выставкомы безжалостно рубили. Поэтому советский художник рисовал наготу для души, вкладывая в нее всё: и тайную нелюбовь к режиму, и подпольную самость, и запретное сладострастие. Ну, что такое ренуаровская купальщица в сравнении с «Рабфаковкой в душе»? Ерунда, колбасная витрина…

— И Бесстаев у вас есть? — полюбопытствовал Кокотов, мучась и не понимая, что же сломалось в его мужской всеотзывчивости.

— Фил? Конечно, он написал два моих портрета.

— Обнаженной?

— Ах, вот вы о чем! Не ревнуйте, не надо! Увы, всего лишь топлес. Лапузин, как и большинство выходцев из низов, оказался жутким ревнивцем, хотя перед свадьбой обещал мне полную, если понадобится, свободу. При этом сам он постоянно брал с собой на регаты загорелых аспиранток. А Тоньке я говорила: «Не связывайся с Бесстаевым! Он, конечно, любопытный экземпляр, но безвозвратно испорчен своими натурщицами…»

— Вы были знакомы с Авросимовой?

— Конечно, мы ходили к одному косметологу. Тоня мне очень помогла, когда Федя вляпался с липовым землеотводом, и взяла недорого — один коттедж на двенадцати сотках. Но она не из-за Фила застрелилась, нет!