На третий день ей наконец повезло. Искусствовед, знаток
живописи и коллекционер антиквариата Иван Елизарович Бышов пребывал в полном
здравии и проявил прекрасную осведомленность как о картинах Анисковец, так и о
ее украшениях. К тому моменту, когда Настя с ним связалась, он уже знал о
трагической гибели своей старинной приятельницы и беспрестанно приговаривал:
- Боже мой, Боже мой, я был уверен, что она всех нас
переживет! Здоровье отменное. Ах, Катерина, Катерина!
- Вы давно знакомы с Екатериной Бенедиктовной? -
спросила его Настя.
- Всю жизнь, - быстро ответил Бышов. - Наши отцы
дружили, и мы с Катериной практически росли вместе. Мой отец и Венедикт
Валерьевич были страстными коллекционерами. А мы с Катей пошли разными путями.
Я, что называется, принял коллекцию отца и продолжил его дело, а Катя не имела
вкуса к коллекционированию, ее это как-то не будоражило. Впрочем, женщины
вообще не склонны... Она потихоньку продавала ценности и на эти деньги жила.
Пенсию-то ей крошечную положило государство, музейные работники у нас не в
чести были.
- А кто наследует ее имущество?
- Государство. Катерина все завещала нескольким музеям.
У нее нет родственников, которым ей хотелось бы оставить все это.
- Неужели совсем нет родственников? - не поверила
Настя.
- Нет, какие-то есть, конечно, - ответил Бышов
дребезжащим голоском. - Но не такие, кому можно было бы оставить коллекцию.
Пропьют, прогуляют. Катя хоть и не имела вкуса к коллекционированию, но
ценность того, что у нее было, понимала очень хорошо. Я имею в виду не только
денежную стоимость, а ценность в высшем смысле слова. Для истории, для
культуры. Она очень образованная была.
Родственники, обделенные наследством. Это уже интересно.
Впрочем, нет, не очень. Если бы они имели отношение к убийству, они бы забрали
ценности. Иначе само убийство теряет смысл. Может быть, им что-то помешало?
Убить успели, а ценности собрать и вынести не смогли... Надо вцепляться мертвой
хваткой в соседей. Ибо что в такой ситуации может помешать преступнику? Только
появление на лестнице возле квартиры каких-то людей.
- Скажите, Иван Елизарович, как было составлено
завещание? Я имею в виду, сделано ли описание каждой вещи, которая переходит к
музею-наследнику после смерти Анисковец?
- Я понимаю ваш вопрос, - кивнул старик коллекционер. -
Да, каждая вещь была описана с участием представителей музеев и нотариата. В
завещании все четко прописано, кому что причитается Несколько картин Катя в
завещание не включила, она собиралась их продать и на эти деньги жить.
- И как? Продала?
- Конечно.
- Кому, не знаете?
- Как кому? Мне. Мне же и продала. Они до сих пор у
меня.
- А если бы этих денег не хватило?
- Мы говорили с ней об этом, - кивнул Бышов. - Во-первых,
картины, которые я у нее купил, стоили очень дорого. Вы, может быть, думаете,
что я, пользуясь старой дружбой, скупил их у Кати по дешевке? Так нет! Я дал за
них полную стоимость, вы можете это проверить. Этих денег ей должно было
хватить на много лет. А во-вторых, если бы деньги закончились, она внесла бы
изменение в завещание, исключила из наследственной массы что-нибудь и снова
продала.
- Правильно ли я вас поняла, - подвела итог Настя, -
что на момент составления завещания все ценности были осмотрены специалистами,
подтвердившими их подлинность?
- Совершенно верно.
- И как давно это случилось?
- Лет пять назад или шесть.
- Иван Елизарович, а Екатерина Бенедиктовна боялась,
что ее могут ограбить?
- Вот уж нет, - решительно заявил Бышов. - Ни одной
секундочки.
- А почему?
- Характер такой, наверное, - старик улыбнулся впервые
за все время, что они разговаривали - Катя вообще ничего никогда не боялась
Считала, что от судьбы все равно не уйдешь. И потом, я уже говорил вам, она не
особенно дорожила коллекцией. Умом понимала ее ценность, а душой не
чувствовала. Ведь не сама она ее собирала, свой труд и свои деньги в нее не
вкладывала. Конечно, дверь у нее стояла бронированная, на это я ее все-таки
сподвигнул. А бриллианты свои она и не носила, говорила, что они ей не к лицу.
Теперь по крайней мере становилось понятным, что делать
дальше. Брать завещание Анисковец, вызывать экспертов-искусствоведов и
сравнивать ценности, описанные в завещании, с ценностями, имеющимися в
квартире. А заодно и повторно устанавливать их подлинность. Потому что вор,
если он имел постоянный доступ в квартиру Екатерины Бенедиктовны, мог
ухитриться сделать копии некоторых вещей и картин и теперь просто подменить
подлинники подделкой. Тогда становится хотя бы понятным, почему Петр Васильевич
никаких пропаж не обнаружил.
И первым кандидатом в подозреваемые становился сам
коллекционер Бышов. Человек, имеющий постоянный доступ в квартиру и хорошо
знающий хранящиеся в ней ценности. Вторым подозреваемым автоматически становился
бывший муж Анисковец, который тоже бывал у нее частенько и тоже хорошо знал
каждую картину на стенах и каждое ювелирное изделие в шкатулках. Настя
чувствовала, что третий, четвертый и даже двадцать пятый подозреваемые уже на
подходе. Стоит копнуть чуть поглубже - и их окажется видимо-невидимо. Такие
дела она не любила больше всего Если окажется, что часть ценностей Екатерины
Бенедиктовны подменили, то версия о причинах убийства останется только одна, и
нужно будет искать виновных среди огромной массы подозреваемых. Это было
скучно.
А если окажется, что у нее действительно ничего не пропало,
тогда нужно будет придумывать совершенно новую версию, и не одну. Вот это уже
было гораздо интереснее.
Она никогда не удивлялась тому, что почти не нуждается в
сне. Так было с самого детства. Ира была послушным ребенком и спокойно
укладывалась в постель по первому слову матери, не капризничая, но это не
означает, что она тут же засыпала. Она лежала тихонько, потом незаметно
погружалась в сон, а около пяти утра глаза ее открывались. При этом Ира не
чувствовала себя разбитой или невыспавшейся. Просто она была так устроена.
Когда случилось несчастье, ей было четырнадцать. До
шестнадцати ее продержали в интернате, после чего она начала совершенно
самостоятельную жизнь. Смысл этой жизни состоял в том, чтобы заработать как
можно больше денег. Деньги были нужны на лекарства и продукты для двух сестер и
брата. И для матери, которую Ира ненавидела.
Ее очень выручала законодательная неразбериха, пользуясь
которой можно было работать в нескольких местах одновременно. В пять утра она
вскакивала и бежала подметать тротуары или сгребать снег - в зависимости от
сезона. В восемь мыла подъезд и лестницы в стоящей рядом шестнадцатиэтажке. В
половине одиннадцатого мчалась на вещевой рынок разносить воду, горячую еду и
сигареты торговцам. В пять, когда рынок закрывался, возвращалась домой, ходила
в магазин, готовила еду, убирала квартиру, два раза в неделю ездила в больницу
к младшим, раз в месяц - к матери Вечером, с десяти до двенадцати, мыла полы и
выполняла прочую грязную работу в расположенном поблизости ресторанчике. Она не
спрашивала себя, сколько это может продлиться. На сколько сил хватит. Просто
жила так, потому что другого выхода не было. Врачи сказали, что Наташе и Олечке
помочь уже нельзя, а маленькому Павлику - можно, только для этого нужны очень
большие деньги, потому что надо делать несколько операций, а они дорогие. О
том, можно ли помочь матери, она даже и не задумывалась. Она рано поняла, что
задумываться вредно. Несколько лет назад услышала по телевизору, что известный
молодой киноактер тяжело болен и для его лечения нужны деньги. С экрана
телевизора обращались к гражданам и спонсорам: помогите, дайте кто сколько
может, расчетный счет такой-то... А актер умер. Ира всего один раз подумала о
том, что если уж у киноактера и его друзей денег на лечение не хватило, то куда
ей одной, нечего и пытаться собрать средства на лечение Павлика. Но этого
единственного раза оказалось достаточно, чтобы она сказала себе раз и навсегда:
"Нечего задумываться. Надо дело делать и двигаться вперед Нельзя
останавливаться, нельзя расхолаживаться, иначе никогда ничего не
получится".