Следующие несколько дней я пыталась внушить Ольке, что давно пора приготовить что-нибудь вкусненькое. Я бродила вокруг нее и мысленно призывала испечь тортик, ну хотя бы пирог с капустой, ну что-нибудь, чем можно было бы увлечь и потрясти холостого мужика.
Олька велась на мои уговоры крайне неохотно. Она сделала какой-то невообразимо диетический салат, даже мне понятно, что ни один нормальный мужик этого есть не будет, накупила в магазине пирожных и сварила компот — и это все, чего я смогла от нее добиться.
Ромео меня просто извел.
— Ну что ты тянешь? Ну когда мы уже начнем что-то делать?
— Ромео, ну подожди ты! Нужно момент правильный выбрать.
— Да чего там выбирать! Уже три дня прошло, а мы все еще на месте топчемся. Уже б давно все было!
— Что было?
— Ну что там хотела, то и было!
— Послушай, пес, что ты меня достаешь? Не могу я за Ольку ничего приготовить, не могу! Чем она будет угощать твоего Романа? Морковкой с компотом? Он это ест?
— Не знаю, не видел.
— Ну вот и жди.
— Да ты просто не хочешь ничего делать!
— Ах так!
Я от возмущения просто дар речи потеряла.
— Ну и не буду! Ну и гуляй один!
Я развернулась и сиганула вниз, домой, а вечером даже и не подошла к форточке.
И естественно, именно в этот момент, до Ольки дошли мои мысленные посылы. На следующий день, с утра, она развела на кухне необыкновенно кипучую деятельность.
Я даже сразу не поняла, что она собирается делать — настолько всего было много. Что-то жарилось, что-то варилось, подходило тесто и кромсался салат.
— Ого, — мявкнула я, зайдя на кухню, — это все мне? Мр?
Олька погладила меня локтем, руки были грязные, и кивнула на мою миску с едой, полную всяких вкусностей.
— Ешь, Каська. Сегодня суббота, и что-то мне так вкусненького захотелось. Внезапно.
— Ага, внезапно, — съязвила я, но начала есть.
— А где твой Ромео? Что-то его не видно.
— Мр…
— Ну ничего, сейчас выйдет.
И тут с улицы действительно послышался призывный лай.
Я доела, тщательно вылизалась. Ромео разрывался. Олька смотрела на меня с укоризной. Тяжело вздохнув, и придав морде выражение крайнего пофигизма, я вскочила на форточку.
— Ну где ты была? — гавкнул Ромео.
— Умывалась.
— А-а-а… — пес явно не знал, что еще сказать и переминался с лапы на лапу.
— Ты что-то хотел? — спросила я.
— Ну да!
— И что?
— Не знаю… — Ромео смотрел на меня с абсолютным непониманием происходящего.
— Ну тогда пока, — я развернулась, чтобы спрыгнуть вниз.
— Пока… — потрясенно гавкнул пес.
Сначала я хотела просто гордо уйти, но повернула голову, опять увидела кулинарное изобилие и не выдержала.
— Ну, если ты вдруг вспомнишь, зачем меня звал, то Олька наготовила сегодня кучу еды. Так что можешь тащить своего хозяина. Во сколько он с тобой гуляет?
— Он же теперь не гуляет со мной.
— И как ты его собирался к нам завести?
— Ну придумаю что-нибудь!
— Вот и думай. Вечером жду. Я прослежу, чтоб дверь не запирали.
Про входную дверь я вспомнила только что и поспешила к ней. Если подсунуть в щелку уголочек коврика, то дверь не до конца захлопывается и даже я могу ее открыть. Главное, чтобы до прогулки Ромео этого никто из людей не обнаружил.
Пес
Кассандра оказалась потрясающим тормозом. Я три дня уговаривал ее ускорить процесс, а она мяукала в ответ что-то невразумительное.
Правда, и с Ромкой могли быть сложности — он потерял былую мобильность. В последнее время он так разленился, что только работал, а гулять я ходил в одиночку. Но я был совершенно уверен, что, когда дойдет до дела, смогу его вытащить на улицу. Как? Как-нибудь. Кирпич однажды сказал классную фразу, которую наверняка подслушал у людей: «Главное — ввязаться в свару, а там разберемся!». В тот раз мы так и поступили — ввязались в свару с авангардом пришлой стаи. Хорошо еще, что быстро разобрались и рванули наутек, когда подоспели основные силы противника.
Была еще одна возможная помеха — гости. Вот уже неделю к хозяину приходила какая-то несимпатичная тетка. Она отвратительно воняла тяжелыми духами и приторными ментоловыми сигаретами. Я старался держаться от гостьи подальше, она тоже не стремилась сблизиться. Жрала хозяйскую еду, как не в себе (обычно в те моменты, когда хозяин не видел), а мне хоть бы кусок колбасы бросила! Если бы бросила, я бы, само собой, есть не стал — из гордости и преданности хозяину, но попробовать-то она могла!
Короче, не нравилась она мне, но что я мог поделать? Хозяину виднее, кого звать в гости. Сам он к ней относился хорошо, даже компьютер не включал. А иногда говорил мне:
— Ромка! Сходи-ка ты погулять!
И выставлял за дверь.
Я сначала решил, что это проявление заботы и безграничного доверия ко мне. Обрадовался, смылся во двор, поболтал с Каськой, переметил все углы, устал, вернулся назад… и меня встретила запертая дверь. Оттуда несло чем-то ужасным и дымным. Я ткнулся носом, тявкнул пару раз, не дождался ответа и снова двинул во двор. Теперь мне уже не казалось, что хозяин выпер меня из дому исключительно из-за заботы и доверия. Похоже, он просто хотел побыть со своей теткой наедине.
Я разозлился, потом испугался. Или наоборот, сначала испугался и из-за этого разозлился? Словом, когда я в очередной раз подбежал к Касиному окну, то чувствовал себя, как будто объелся тухлых крыс. И сорвался.
— Долго ты еще возиться будешь? — рявкнул я на Кассандру.
Она в ответ начала снова что-то мямлить: что не может она хозяйку заставить, что хозяйка готовит не ту еду.
— Ту — не ту! — я заводился все сильнее. — Какая разница!
— Большая! Твой хозяин морковку ест?
— Понятия не имею! Не видел. Но если вкусная — почему бы и нет.
— Не видел он…
Короче, слово за слово, поругались, и я ушел еще более обозленный. В какой-то момент готов был все бросить и свалить куда глаза глядят. «Все, — решил я, — если квартира опять закрыта, ухожу к кошачьей матери, пусть страдает!»
Дверь оказалась закрыта.
Я час, наверное, сидел и скулил, пока хозяин наконец не открыл. Был он всклокочен и рассеян.
— Ромка! Черт… Забыл совсем. Входи.
Я вошел и чуть не задохнулся. Во-первых, по всем углам хозяйской комнаты были расставлены такие вонючие ароматические свечи, по сравнению с которыми запах помойки возле мясокомбината — легкий аромат ландышей. Во-вторых, гостья валялась на диване с ногами и дымила своими гадскими ментоловыми сигаретами. Я закашлялся, жалея, что не остался на улице.