Он, подбоченившись, оглядел меня и сказал:
— Совсем не изменилась.
— Ты тоже, — ответила я.
Мы обнялись, и бутылка шампанского, которую он все еще держал в руке, холодила мне спину.
Брат присоединился к нам, когда хлопнула пробка. Он был еще мокрым после душа, но уже успел надеть розовую футболку с надписью «Шесть Джуди», силуэтом Джуди Гарленд и еще одной надписью поменьше: «Песни на ужин». Они делали так всегда: заказывали новые футболки для каждого благотворительного выступления. Как-то концерт давался в поддержку престарелых, и тогда на футболках было написано: «Петь можно в любом возрасте». На этот раз на повестке дня была еда для бездомных и покупка новой передвижной кухни.
Я передала бокалы с шампанским, которые наполнила доверху. Обычно я так не делала, но сейчас мне это требовалось, потому что, когда брат поднял бокал и сказал: «За нас. Наконец-то мы вместе», у меня по щеке, еще до того как я сделала глоток, побежала первая слеза.
Я думала, что он в кабинете помогает Джо решить какую-то финансовую проблему, поэтому вздрогнула, когда почувствовала на плече его руку.
— Подожди, — попросил он, потому что я как раз собиралась выключать компьютер.
Стоя у меня за спиной, он прочитал первый абзац.
— Что скажешь? — спросила я.
Тут в комнату заглянул брат.
— Такси уже здесь. Готовы? — спросил он и бросился к себе в комнату за дисками и рекламными фотографиями.
— И я хочу туда, — тихо сказал Чарли. — Напиши и обо мне.
— Туда?
— Ты же меня потеряла, а потом нашла, — кивнул он. — Значит, и про меня можно написать, верно?
— Тебе придется поменять имя.
— Эллис.
— Что?
— Мне нравится имя Эллис.
— Хорошо.
— А Дженни Пенни какое выбрала?
— Либерти. Либерти Белль
[27]
.
Мы заняли маленький столик у задней стены, подальше от людей, которых не знали, и тем более от тех, которых знали, поближе к ледяному бару с водкой и неиссякаемыми запасами крошечных гамбургеров и толстых креветок в чесночном соусе.
— А я думал, ты, может, замужем, — сказал он.
— Нет, — ответила я и допила то, что оставалось в бокале.
Молчание.
— И попыток не было? Не встретила никого стоящего?
— Нет.
— Ни разу?
— В ретроспективе — ни разу.
— «В ретроспективе». Господи, до чего же вы похожи. — Он помахал рукой брату, который как раз выглянул из-за красного бархатного занавеса. — Свой собственный маленький клуб.
— Нет, на самом деле все немного сложнее.
— Все мы немного сложнее, Элл. Помнишь, как мы последний раз виделись?
— Помню.
— Сколько тебе тогда было: девять, десять? Ты здорово злилась на меня.
— Он ведь так и не смог тебя забыть.
— Знаю, знаю, — засмеялся он.
— Нет, правда.
Я потянулась за бокалом вина, который на подносе проносили мимо.
— А нам было по пятнадцать, да? Черт. Куда ушли все эти годы, Элл? Посмотри на нас сейчас.
— А мне кажется, все было вчера, — сказала я и одним глотком наполовину опустошила бокал. — Ну и как вы — опять трахаетесь?
— Бог мой, какие мы стали взрослые.
— Да, как-то быстро повзрослели. Ну так как?
— Нет. — Он постарался ухватить бокал с шампанским с проносимого подноса. И пролил половину себе на рукав. — Он не может со мной.
— Почему?
— Потому что он никогда не возвращается к прошлому.
Бобби, самый волосатый из «Шести Джуди», вышел на сцену и представил всю группу. Он рассказал о благотворительной организации, о ее задачах, сказал несколько слов о художниках, чьи картины висели по стенам, поговорил о деньгах и попросил, чтобы их жертвовали побольше.
— А кстати, — повернулась я к Чарли, — последний раз я видела тебя не тогда. Последний раз я видела тебя по телевизору, когда тебя заталкивали в машину.
— А, это.
— Ну и?.. — спросила я, но он сделал вид, что не слышит.
Скоро комнату заполнили первые звуки «Танцующей королевы»
[28]
.
Мне никак не удавалось уснуть. Выпитый за день кофе и разница в часовых поясах объединили усилия, и в три часа ночи я была бодра, как в полдень. Я встала, прокралась на кухню, налила себе большой стакан воды. Включила компьютер. Совсем близко раздавалось сонное дыхание. Брат никогда не закрывал дверь спальни. Так он чувствовал себя в безопасности: ему надо было слышать звуки дома и посторонний звук, если он вдруг раздастся. Я аккуратно прикрыла дверь. Сегодня ему ничего не грозило. Сегодня его охраняли я и Чарли, спящий в соседней комнате.
Именно тогда, в ночной темноте, я написала о том как Эллис снова вошел в нашу жизнь — августовским вечером, в тот час, когда любители распродаж усаживаются в барах и рассказывают друг другу об удачных покупках, намечающихся разводах, новых романах и будущих отпусках. Я написала, как он вошел с бумажником, распухшим от пятидесятидолларовых купюр и дисконтных карточек: Музей современного искусства и Метрополитен, «Старбакс» и «Дидрих». Как он вошел с едва заметным шрамом над верхней губой — результат неудачного падения на лыжном склоне — и с раной в сердце, нанесенной мужчиной по имени Дженс; мужчиной, которого он на самом деле не любил, но который занимал место в его жизни и в ночных разговорах выслушал немало его секретов; у каждого когда-то был такой. Как он вошел с торчащим из кармана письмом, которое пару дней назад написала его мать, куда более эмоциональным, чем обычно, с вопросами о том, как он живет, и сожалениями, что они так мало общаются. Я написала, как он вошел с тем страшным грузом воспоминаний, который носил с собой уже столько лет и о котором отказывался говорить, и с пустым местом там, где когда-то было ухо. Я написала, как он вошел, уже зная, что меняет работу и жизнь, что оставляет снежные поля и склоны Брекенриджа и Скалистых гор ради клочка земли в штате Нью-Йорк, где нет никаких соседей и только горы Шаванганк будут следить за ним сверху, и ради ничего не обещающего человека из далекого прошлого.
Вот так он снова вошел в нашу жизнь; так я это запомнила.
~
5 июня 1997