Тополь берлинский - читать онлайн книгу. Автор: Анне Биркефельдт Рагде cтр.№ 43

Он хмыкнул и продолжил:

— Но, наверное, пора напомнить Туру об этом. Просто на случай, если старуха помрет. Чтобы договориться. Может, Тур не спит по ночам и боится, что ему придется убраться с хутора и переехать в комнату в поселке.

— Я не совсем понимаю, почему твоя мать… Какая разница, жива она или мертва?.. Разве не твой отец владелец хутора?

— Только на бумаге, дружок. Но он не в состоянии вести дела. Сколько я его помню, он только бродил по хутору, с чем-то возился и безропотно выполнял все задания.

Она глотнула еще крепкого напитка из винного бокала.

— Я его вообще не видела, когда была на хуторе, — сказала она. — И кофе он не хотел.

— Да забудь о нем, Турюнн, мы же празднуем!

— Ну да, какое мне до этого дело… — сказала она.

— Очень даже какое. Потому что когда хутор перепишут на Тура, его наследницей становишься ты. Разве не так? По-моему, так. Я не очень хорошо разбираюсь в законах о наследовании, но…

— Но это же глупо. Если отец умрет на следующий день после твоей матери, все отойдет мне? Нет, это неправильно. Тогда хутор надо продать, а вам с Маргидо разделить сумму пополам.

— Наследственное право — дело серьезное, дружочек. Но ты можешь получить специальное образование. Выучиться на фермера. Нет, не знаю. Может, ты и права. В любом случае сейчас хутор должен достаться Туру. Иначе получится чудовищная несправедливость. Он впахивал на нем всю жизнь.

— Я знаю, что маму семья не приняла, но почему не нашлось другой женщины, на которой он мог бы жениться?

— Я, в общем, не знаю, что случилось за эти двадцать лет, но… Мать хотела все решать сама. Какое бы впечатление ни произвела твоя мама, мать бы отказала. Не из тех она людей, с кем можно договориться. Хотела править всем безраздельно. Исключением был дедушка Таллак. Его она всегда слушалась. И все слушались. Он умер, когда мне было семнадцать, и казалось, будто… будто…

Глаза его заблестели, он даже поднес к правому палец. Потом дернулся всем туловищем, как собака, и драматично и долго шмыгал носом.

— Ай, я больше не могу хныкать! Это все — вино! На меня нахлынула волна воспоминаний, стоило только приземлиться в аэропорту. И нет сил вспоминать то, что давным-давно было красиво упаковано в коробочки и убрано на чердак. Думаешь, я больной? Не так ты себе представляла дядю Эрленда? Как мне не хватает Крюмме. Почему его здесь нет? Я сам виноват. Правда, если бы он только увидел и… услышал запах Тура. Черт, я забыл, что он — твой отец. Господи, что я несу, давай выпьем!

— Расскажи про Крюмме.

Она думала: «Никогда раньше я так быстро не привязывалась к другому человеку». Она смеялась его шуткам, чувствовала, что уже здорово опьянела, но знала, что завтра, когда она протрезвеет, чувство останется прежним: никогда она так быстро ни к кому не привязывалась. Удивительно, он был ей почти как брат, брат, которого у нее никогда не было. Он принял ее без вопросов, принял и сам факт ее существования, и ее на это законное право.

На него можно было положиться. Да, именно что. Он на ее стороне. Хотя она и сама до сих пор не разобралась, где ее сторона, а где другая, просто болталась где-то посередине и пыталась найти свое место в чужой действительности. И вот неожиданно Эрленд воспринял ее как дочь Тура, удачнее, чем сам Тур, пусть даже тот водил ее в свинарник и делился с ней своим счастьем.

Он что-то долго рассказывал о кожаном пальто, которое Крюмме заказал себе на Рождество, когда она протянула руку через стол, дотронулась до его руки. Он прервался посреди предложения и посмотрел на нее удивленно.

— Спасибо тебе большое, — сказала она.

— За что?

— За то, что ты… даже не знаю. Нет, знаю. За то, что ты согласился поесть со мной в номере гамбургеров, не возражал. Честно говоря, я боялась встречи с тобой, я оказалась среди чужих мне людей. Боялась, что я… я не знаю. Просто все так навалилось.

Он подошел к ней, опустился на корточки и взял ее за руки:

— Знаешь что? — сказал он тихо. — С этого момента… я твой дядя. Навсегда! И Крюмме тоже своего рода дядя! Дядя Крюмме. Приезжай к нам в Копенгаген, ты даже себе не представляешь, как у нас будет весело! Навестить дядюшек! И мы немного приведем тебя в порядок, я сам этим займусь, Крюмме не очень в таких вещах разбирается. Сделаем тебе новую прическу, купим одежду… И никто никогда больше не будет трахать целый год другую бабу и говорить, что не может уйти от тебя, потому что ты грозишься проглотить сорок таблеток «Паралгина форте»!

Из ее глаз хлынули слезы.

— Он сказал «застрелюсь», — отозвалась она. — Он даже не понимал, что…

— Застрелишься, наглотаешься. Плевать на детали. Смысл в том, что мы здесь одни нормальные. И Трондхейм нам не место. Ой, я забыл, что ты живешь в Осло. Но Осло тоже не то место, всего лишь поселок городского типа. А вот Копенгаген…

— А мне понравились эти места. Они удивительные, и хотя хутор в упадке…

— В упадке?

— Да. В полном. Повсюду беспорядок. А в доме… ты себе не представляешь, как там грязно.

Он отпустил ее руки, поднялся и уставился в окно.

— Останься я, лучше бы не было, — сказал он. — Было бы только хуже. Они ужасно меня стыдились. Педик.

— Так и говорили?

— Ужасное слово. В Копенгагене я «bosse», в Трондхейме голубой, а на хуторе — педик. Любимому ребенку дается много имен, так? А в понедельник вечером, когда мать заболела…

Он поспешил в ванную и вернулся, протягивая ей что-то.

— Смотри.

На ладони лежал крошечный кусочек стекла.

— Что это?

— Мой единорог остался без рога. И превратился в обыкновенную лошадь. И тут я понял: что-то не в порядке. Случайностей не бывает. Я почувствовал это всем телом, проснулся посреди ночи и все такое! И оказался прав.

Она кивнула. Но не понимала ни слова. Может, она уже совсем пьяная? Она выпила уже половину бутылки настойки, три пива из мини-бара и собиралась выпить еще легкого пива с настойкой. Этот кусочек стекла откололся от единорога?

— Странное слово. Единорог, — сказала она.

— Да, правда!

— И рог отвалился.

— Да! Я собираю хрустальные фигурки, у меня их сто три штуки, я их обожаю. Молюсь на них! И ни разу они не разбивались, я за ними слежу так же, как в лондонском Тауэре следят за королевскими драгоценностями. И вот, единорог упал на пол. Прямо на пол! Я думал, умру от горя, а потом начал беспокоиться. Это был знак, Турюнн. Знак.

Он серьезно закивал, глядя ей в глаза.

— Думаю, надо выбросить рог в окно, — сказала она.

— Да?

Он начал рассматривать кусочек хрусталя.

— Да, так и думаю. Прямо в окно. Может, твоя мать тогда поправится. Как магия вуду, только наоборот, — сказала она.