В случае очередного любовного облома она подыскивала объяснение в одном из трех вышеперечисленных пунктов и предпочитала больше не ломать над этим голову.
Жизнь была ужасна. Саманта старалась хоть как-то подчинить ее своему контролю, составляя списки рационально обоснованных решений каждой возникающей проблемы. Это превратилось в своего рода ритуал: прежде чем идти к себе, она взвешивала в руке пакет из «You and I», пытаясь догадаться, сколько в нем писем. Ее работа заключалась в том, чтобы выбрать из пачки три и ответить на них. Кроме того, раз в неделю она должна была сдать в редакцию материал, посвященный рассмотрению более широкой темы, способной заинтересовать как можно более многочисленную читательскую аудиторию. Ее недавняя статья, в которой она рассуждала о тирании избалованных детей, вызвала огромное количество откликов. Наконец, раз в две недели она отправляла главной редакторше самостоятельно составленный тест, призванный помочь читательницам разобраться в собственной личности. Последний из них, в форме вопросника с возможностью выбора нескольких вариантов ответа, был озаглавлен «Какой тип мужчины подходит вам лучше всего?». Когда вышел номер журнала, Саманта пережила мгновения счастья, обнаружив в вагоне метро двух женщин, которые, сосредоточенно хмуря брови, старательно вписывали в клеточки ответы на вопросы теста.
Стоял конец лета, и погода была почти теплая. Робкое солнышко в ожидании дождя выпустило несколько нежных лучиков. В одиннадцать утра на мирных улицах Хэмпстеда почти не было народу. Весь этот квартал с его старыми домами, аккуратно подстриженными лужайками и зеленеющими рощицами больше напоминал тихий поселок, пригород Лондона.
Саманта уже собиралась открыть свою дверь, когда ее окликнула крупная и сильно пожилая дама с плетеной корзиной в руке. На ней было бело-розовое платье в цветочек, на ногах — кроссовки.
— Из Франции письмо есть?
— К сожалению, нет, тетя Маргарет. Только три счета и моя читательская почта.
— Ну ладно. Может, на будущей неделе придет. Дама тяжелой поступью направилась к выходу. Перед зеркалом она остановилась и поправила седые локоны, заколотые на затылке. В свои восемьдесят лет Маргарет Саммер сохранила пышную шевелюру, против которой была бессильна любая укладка. На круглом, почти без морщин лице весело сияли живые светлые глаза. Она страшно гордилась бледностью своей почти прозрачной кожи, которую по-французски именовала «фарфоровой», и хвалилась тем, что передала ее племяннице. Слава богу, часто думала Саманта, что не свою толщину.
— Нет, что ни говори, а французская почта работает из рук вон плохо, — вздохнула Маргарет, уже стоя на пороге. — Купить тебе свежего горошку? Я его сама вылущу, тебе же некогда.
— Спасибо большое. Очень мило с твоей стороны.
Прежде чем закрыть за собой дверь, Саманта некоторое время смотрела на грузную фигуру, мелкими шажками удалявшуюся по улице, окаймленной платанами, на листья которых упали первые капли дождя. Тетушка невозмутимо шла вперед, и не подумав раскрыть зонт. Подумаешь, дождик!
* * *
Первые восемнадцать лет жизни Маргарет Саммер были безоблачными. Она родилась в 1921 году в том же доме, где жила и сейчас. В те времена ее родители, лондонские буржуа, его лишь арендовали. Арчи Саммер, окончивший Оксфорд, владел страховым агентством, что как нельзя лучше соответствовало его осторожному и предусмотрительному характеру. Он снял этот с виду мрачноватый дом, тогда еще лишенный бытовых удобств, с целью внушить доверие своей клиентуре, по большей части состоявшей из директоров промышленных и торговых предприятий. Квартира Саманты, занимавшая первый этаж, когда-то служила ему кабинетом. Напротив устроился его бывший университетский товарищ, подвизавшийся на адвокатском поприще. На втором этаже единолично властвовала его супруга Мэри — женщина мягкая и болезненная, так и не переставшая изумляться, что с интервалом всего в год произвела на свет двух крепких дочурок. Помимо домашних хлопот, она в основном посвящала свои дни восхищению быстрыми успехами дочерей — Агаты и Маргарет.
С семилетнего примерно возраста Маргарет демонстрировала то, что ее мать с гордостью называла «определенным художественным дарованием». Впрочем, никто так и не сумел с точностью определить, к какому именно виду искусства направлена ее склонность. Маргарет училась играть на фортепиано и на скрипке, потом пыталась даже освоить контрабас. Ей исполнилось тринадцать, когда мать положила этим занятиям конец, так как сочла, что неприлично девочке сидеть, так широко раздвинув ноги. После этого ее переключили на пластические искусства. От скульптуры пришлось отказаться после неприятного инцидента — Маргарет резцом содрала себе ноготь. В семье решили, что гораздо безопаснее рисовать угольным карандашом.
Маргарет шел девятнадцатый год, когда Великобритания вступила в войну. Отец, офицер запаса, запер в подвале контракты с клиентами, положил на видное место на буфете завещание и отправился в полк. Его героизм произвел на Мэри Саммер и ее старшую дочь Агату такое сильное впечатление, что они, проникнувшись солидарностью к союзникам, немедленно вступили волонтерами в Красный Крест.
Маргарет к работе в госпиталях привлекать не стали — она слыла для этого слишком тонкой натурой. Чтобы и ей дать дело, мать засадила ее резать на бинты старые простыни. Маргарет старалась побыстрее покончить с этим нудным занятием, после чего, пользуясь отсутствием матери, шла гулять в Хайгет-парк. Расположенный на холме неподалеку от Хэмпстеда, он имел на своей территории буколический пруд, в котором весело резвились утки. В промежутках между налетами вражеской авиации Маргарет все шесть военных лет заполняла альбомы изображениями водоплавающих птиц.
Как-то раз майским днем 1944 года она трудилась над рисунком цапли, когда к ней подошел молодой человек в форме Британских военно-воздушных сил и похвалил ее мастерство художницы. От своих шотландских предков Ральф Маккаллен унаследовал светло-зеленые глаза, веснушки и рыжие волосы, несмотря на короткую стрижку и пилотку яркостью спорившие с солнцем. Он был на три года старше Маргарет и в настоящий момент находился в увольнении.
Двадцатитрехлетняя Маргарет обладала плотным телом с многочисленными изгибами и роскошной шевелюрой, которую охотно подставляла ветру. Без спешки окончив среднюю школу, она ждала завершения войны, чтобы поступить в университет. Мэри Саммер в отсутствие мужа не смела взять на себя ответственность и выбрать учебное заведение, в котором младшая дочь могла бы продолжить образование. Поэтому Маргарет бездельничала и размышляла о будущем, вся во власти противоречивых чувств. Сегодня ей грезилась блестящая карьера в искусстве, но уже завтра, как будто напуганная собственной дерзостью, она мечтала о замужестве и детях. Ральф Маккаллен встретил ее как раз в один из таких дней.
Его увольнительная истекала через три дня, и в последний вечер он удостоился приглашения на ужин к Саммерам. Завещание отца по-прежнему лежало на буфете. Маргарет страшно нервничала, предвкушая, как будет знакомить жениха с матерью и сестрой. Трапеза была не слишком обильной, но вечеринка удалась на славу, хотя из-за воздушной тревоги закончилась она в подвале, среди коробок со страховыми полисами.