КонтрЭволюция - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Остальский cтр.№ 42

Вдруг Мыскин сказал, не глядя ей в глаза:

— А если я… то вы…

— Что? Простите, сержант, я что-то не поняла: что вы хотели сказать?

— Вы… если это я… как?

— Что, что?

— Если бы это я пропал… если бы это меня объявили во всесоюзный розыск, вы бы так же горевали? Тоже бы каждый день в милицию бегали? По ночам бы не спали? Или нет?

Наташа на секунду растерялась. А потом попыталась обратить все в шутку:

— Ну что вы, сержант, в самом деле! Вы как себе это представляете? Вы же не подросток… вы вообще военнослужащий! Как это вы вдруг пропадете? От кого сбежите? От общежития? От полковника Баюшкина? Смешно!

Мыскин подумал. Помолчал. Издал носом какой-то трубный звук. Как будто пытался высморкаться, но в последний момент остановился. Сказал мрачно:

— Нет, не смешно.

Потом встал и ушел. Даже за чай и конфету не поблагодарил.

Ошарашенная Наташа даже не нашла что сказать ему вслед. Думала: «Во дает сержант, к мальчику Леше приревновал!»

И вот с этого момента все пошло прахом.

Во-первых, Лешу она уже больше не видела. Слышала, что он был плох, долго не вставал с кровати. А когда Леша выздровел, то заболел и вскоре умер Михаил Николаевич. Сердце не выдержало. А бабушка Григорьева взяла внука в охапку и уехала в Москву, к сестре Лиде, у которой, говорили, была там большая квартира.

Наталья не могла теперь спокойно проходить мимо третьей квартиры на втором этаже и норовила ездить исключительно на лифте.

И вот в лифте-то она оказалась однажды вместе с безногим инвалидом войны Александром Павловичем по кличке Палым. Почему его все так называли, Наташа не знала, все собиралась выяснить, но как-то все не до того было.

Палым жил на самом верху — загнали калеку под самую крышу. С другой стороны, он получил все же отдельную однокомнатную квартиру, а в подъезде, в конце концов, был лифт — большая редкость для Рязани. Про жилище его говорили, что там царит страшный беспорядок и запустение, и даже пахнет нехорошо, но что взять с несчастного инвалида?

Наталья сталкивалась с ним крайне редко: видно, он нечасто из дому выходил. Но когда он ей встречался, то держался очень напряженно, молчал. Если Наташа оборачивалась, то видела, что он неотрывно смотрит ей вслед. «Еще один», — подумала она без всякого удовлетворения. Скорее даже с легкой досадой.

И вот как-то открыла она дверь лифта на первом этаже и обнаружила в нем Палыма, который никуда не ехал почему-то, стоял со своими жуткими костылями в тесной кабинке и точно ждал кого-то. Делать нечего — втиснулась как-то в лифт, и они поехали. Лицо Палыма оказалось совсем рядом, в нескольких сантиметрах от ее лица. Ну, ничего страшного, потерплю несколько секунд, думала Наталья, всего-то до третьего этажа. Вроде бы от него шел кисловатый запах, но не сильный, так, терпимо, если недолго. И слава богу! «Но что, если он попытается обнять меня или целоваться полезет? Ведь инвалиду пощечину не дашь!» — опасливо косилась на соседа по лифту Наталья. Но ничего такого не произошло. Лифт благополучно остановился на третьем. Но когда Наталья принялась открывать двери, Палым вдруг сказал низким густым голосом:

— Наталья Андреевна, мне надо с вами поговорить.

Наташа хотела сказать: «Только не сейчас. У меня срочные хозяйственные дела, давайте как-нибудь в другой раз». Но Палым принялся осуществлять сложную операцию по выдвижению своих костылей, а вслед за ними и тела, на лестничную площадку. Наташе ничего не оставалось делать, как только помочь ему — пошире открыть дверь и придерживать ее, пока калека вылезал наружу.

А когда он наконец вылез и она закрыла за ним лифт, то отказывать ему в разговоре было уже совсем нелепо и даже жестоко.

Наталья вздохнула — ей и вправду пора было мыть полы и пыль вытирать, а то тетка в прошлый раз со значением провела бумажной салфеткой по шкафу и потом грустно смотрела на черные следы, оставшиеся на бумаге.

— Александр Павлович, только, если можно, не долго… а то у меня дома — конь не валялся.

— Ну разумеется, конечно, я вас долго не задержу… У меня у самого — целая кавалерийская дивизия не валялась…

— Пройдемте в квартиру, — предложила Наташа без всякого энтузиазма.

— Нет, нет! — поспешно отвечал Палым. — И вам не до того, и у меня дела. Буквально на секунду. Скажите, Наталья Андреевна… правда ли, что вы — дочь священника?

Наташа была поражена.

— Да, но… какое это имеет значение… и как, собственно, вы об этом узнали?

Наташа действительно старалась не афишировать своего социально и политически сомнительного происхождения. «Неужели Мыскин болтает?» — подумала она.

Но от разговора об источнике информации Палым уклонился. Сказал:

— Поверьте, я не вкладываю в свой вопрос никакой каверзы, ничего негативного… Скорее наоборот.

— Ну так я вас слушаю, а то действительно со временем плоховато…

— Дело в том, Наталья Андреевна, что один очень близкий мне человек, он очень болеет… но он вообще-то… такого же происхождения. Из церковного сословия. Он говорит, что хотел бы очень поддержать вас в трудную минуту. И умолил меня вручить вам письмо — небольшую записочку. Коротенькую совсем. И еще на словах передать: держитесь, я знаю, как вам тяжело.

— Так и сказал?

— Да… точнее, даже так: умоляю вас — от имени всех, кто вас любит, держитесь!

— Любит, не любит… Плюнет, забудет… Ну ладно, что же сделать, давайте записку, хотя, честно говоря…

Наталья не стала заканчивать фразу. И так было понятно, что она имеет в виду: как надоели вы мне все со своими любовями! Отстали бы…

Но, решила она, проще взять записку и тут же распрощаться с инвалидом. А дома бумажку можно выбросить, даже не читая. Ну, или взглянуть по диагонали. Все они похожи, эти любовные записочки. Тут, правда, есть некий нюанс — солидарность детей священников. Наташа усмехнулась про себя. Какой смысл в такой солидарности?

В общем, протянула она руку, и Палым тут же вложил ей туда незапечатанный конверт. Наташа потеряла долю секунды на рассматривание письма, и Палым успел воспользоваться моментом:

— Очень прошу вас, прочитайте прямо сейчас. Вдруг у вас будет что ответить на словах?

— Это вряд ли, — быстро сказала Наталья.

— Ну все равно… ведь когда мы с вами опять увидимся. Мне же не хочется вас лишний раз беспокоить… Да и с этим штуками особенно не находишься…

И Палым кивнул на свои массивные, грубо сработанные костыли.

«На жалость берет», — раздражалась Наталья. Но все-таки вытащила записку из конверта. Ни обращения там не было, ни подписи. Не было и даты. «Опять как записки сумасшедшего», — подумала она.

Без малейшего желания все-таки стала читать, намереваясь пробежать глазами очень быстро. И гудбай! И вот что она прочла: