В электричке мы организовали завтрак. Ребята выпивали и закусывали. В тепле вагона гондон отлип от шапки и плавно шмякнулся на недоеденный бутерброд Василия. Он жутко разозлился, стал махать кулаками, и вагон наполовину опустел. Я понял, что не зря его сажали за хулиганство, и тоже перешёл в другую часть вагона. Хламов, однако, быстро успокоил корешка, налил ещё водки, и мы все опять подружились. Васька так и не понял, как гондон попал на еду – он полагал, что кто-то из нас зло подшутил над ним, бросив эту мерзость на бутерброд. Поэтому так и взбесился.
Уволили Мишку по статье. Он не ходил на работу месяца два, потом пришёл поддатый, глаза его сияли от счастья:
– Петросей, а сына моего Мишку за грабёж посадили!
– А сколько сыну лет?
– Пятнадцать!
– А ты-то что такой довольный?
– Так алименты платить теперь не надо, и работать тоже. Буду только рыбу ловить!
Я с ним проловил ещё пару лет. А через полгода после моего отъезда в Нью-Йорк Мишку насмерть упоили армянские беженцы, дабы завладеть его квартирой в Раменском, неподалёку от платформы «47-й километр».
Абузина
А вот с Колей Берковским нас связывала крепкая дружба на почве бывшего алкоголизма, охоты и рыбалки, а годами позже – и прелюбодеяния с Галкой Абузиной, подругой Марины, очень доброй пьющей женщиной, которая давала всем, а нам с Коляном – сразу обоим. Впервые мы на пару с ним огуляли Галку в моей быковской квартире.
До этого ни я, ни он участия в групповухе с ней не принимали. Просто Берковский трахал Абузину раньше, а я позже, но по отдельности. А тут мы не были уверены на сто процентов, подпишется ли она на такой секс. Затарились водкой и закуской, входную дверь оставили приоткрытой – Галка вот-вот подойдет. Я и говорю:
– Николай, я вот чего думаю: чтобы промашки не было, давай софу застелем, разденемся и ляжем. Она придёт, увидит двух голых мужиков – и куда ей деваться? К нам в постельку и нырнёт!
Лежим мы под одеялом, ждём, когда предмет вожделения появится, смотрим друг на друга, серьёзные такие, – и тут Колян как заржёт:
– Петруха, прикинь, если вместо Галки сейчас Марина заскочит и увидит нас голых в постели? Интересно, что хуже: если б Маринка нас с тобой в койке застукала или уже втроём, с Галкой?
Секс на троих, он же «а ля труа», как его называют в народе, имеет свои неоценимые преимущества.
Во-первых, вдвое увеличиваются шансы оставить партнёршу удовлетворённой, что для нас с Коляном было делом чести.
Во-вторых, можно наблюдать совокупление, да и оральный секс, вживую, а не по видаку. Видак к тому времени всем уже наскучил, хотя, надо признаться, когда я в первый раз увидел запись порнухи на квартире моего хорошего друга Юрия Юрьевича, меня так сильно пробило, что я впал в сексуальный ступор и чуть не потерял сознание от желания ебаться. Маринка хоть и присутствовала при просмотре видео, но уединиться нам было негде, квартира-то однокомнатная – и я медленно побрёл в совмещённый санузел подрочить. Зато потом, ночью, я радостно трахал Марину под свирепый храп хозяина жилища.
Да, и о третьем преимуществе. Чувство вины из-за измены супруге тоже как бы уменьшается вдвое – нет никаких многозначительных взглядов, задушевных разговоров, букетов и признаний в вечной любви… Зато есть бутылка водки для Галки, колбаса, солёные огурцы и хлеб на всех, а потом продолжительный секс с обострённым оргазмом и глубокое физиологическое удовлетворение. А в итоге – повышенный интерес к жене, что очень способствует счастливой семейной жизни.
Измена
А жили мы с Маринкой счастливо… Я, правда, несколько раз уличал её в неверности. Первый случай я воспринял очень болезненно. В лесочке, недалеко от зверофермы посёлка Родники, в середине мая восемьдесят второго, мы небольшой компанией – человек семь – отмечали годовщину свадьбы Маринкиной подруги Ланки. Мясца пожарили, водочки попили, запьянели, и по дороге домой Марина начала скандалить без всякого повода. Мы поругались, и я с полпути свернул к бывшему сослуживцу по НИИПЗК Владу Губскому. С ним мы добавили малость, работу вспомнили, знакомых общих. Часа два просидели.
К полуночи пошёл я на Северную, но Марины дома не оказалось. До рассвета просидел на лавочке у подъезда – ключ от квартиры она мне ещё не давала – и пошёл спать к Танюше. По пути заглянул к Ланке. Та через дверь заспанным голосом сообщила, что Маринку не видела со вчерашнего вечера.
Около десяти утра в окно террасы постучал Витька Егорочкин – Марина сгоняла за ним в Быково. Он вызвал меня на улицу, где «пропащая» и ждала меня. Смотрела на меня виновато, её сильно колотило.
– Петь, пойдём домой…
– Где ты ночью была?
– Я потом расскажу, пойдём…
На ней была тоненькая маечка и джинсовая юбка.
– Марин, а где твоя куртка?
– Да чёрт с ней, с курткой, пошли. Витька пива купил, в машине оно!
Похмелиться мне хотелось, да и интересно было, что же случилось этой ночью. Через пять минут Витя привёз нас на Северную. Сам пить не стал – за рулём. Да и пива не любил – признавал только водку или самогонку собственного приготовления. Но главная причина отказа крылась в том, что был он запойным. А запой всегда начинался с четырёх бутылок водки в первый день и заканчивался сорока миллилитрами самогонки в последний, сороковой.
Такая напасть случалась с ним каждые полгода, поэтому постоянной работы он не имел – приходилось подхалтуривать частным путём: кому колодец на участке забьёт, кому батареи в доме навесит, кому аккумулятор для машины электролитом зальёт… Закончил он Мориса Тореза, но по-английски говорил очень плохо, зато всё понимал. Прекрасно играл на шестиструнной гитаре, даже «Воспоминания об Альгамбре» Франсиско Тарреги, но вот петь совсем не умел.
Петька Ложкин и Таррега
Кстати, о Тарреге… Был у Вити интересный друг – Петька Ложкин, который к двадцати шести годам окончательно спился. В результате его хватил инсульт, и он трое суток в одиночестве пролежал у кровати, где его случайно и нашёл брательник, заехав в гости. Ложкина даже «скорая» не хотела в больницу везти – мол, сдохнет по дороге, а нам потом отчитывайся за жмура. Это они так брату родному заявили. Тот им денег дал, расписался, что предупреждён о последствиях, и Петьку увезли. В больнице он оклемался, а потом бросил пить и стал работать сторожем. Я даже деньги у него как-то занимал – Маринке на югославские сапоги.
Ложкин очень любил классическую гитару, неплохо играл на шестиструнке и слух имел абсолютный. Но последствия паралича сказались на его здоровье, правая рука не слушалась, и играть быстрыми переборами Петька уже не мог. В основном он наслаждался игрой Вити Егорочкина.
Однажды Витёк достал где-то четыре билета на концерт известного испанского гитариста в зал Чайковского. Денег у него никогда не водилось – как ему удалось эти билеты раздобыть, до сих пор остаётся загадкой для меня.