Модель - читать онлайн книгу. Автор: Николай Удальцов cтр.№ 9

Удивительная вещь — эта девушка оказалась одновременно и тем, что я ждал, чем-то совсем иным.

Я собирался писать картину под названием «Замкнутое пространство», картину, в которой человека и мысли должно было быть поровну.

А передо мной стояла женщина, в которой было поровну человека и чувства.

И одного этого хватало на то, чтобы изменить свои планы.

Планы, вообще, необходимая творческому человеку вещь.

Только имеющий планы пусть не всегда узнает, что делал, но что он не сделал — может выяснить совершенно точно…

…В этой то ли девочке, то ли женщине было все, что могло помочь художнику, для того, чтобы писать картину.

Дело в том, что у каждой модели есть какие-нибудь именно модельные недостатки: то — недостаточно выделенная талия, то — не слишком ярко подчеркнутая линия бедер. И прочая, прочая, прочая.

И профессиональный художник кистью устраняет эти недостатки, которые и недостатками, собственно говоря, не являются.

Просто, работая над картиной, художник создает нужный ему образ, то есть становится автором.

Творцом.

А в девочке, оставившей передо мной одежду, демонстрировавшей себя мне, необходимым для создания образа было все: ее талия была чуть, на четверть дюйма, тоньше, чем канон, попка на сантиметр больше, чем идеальный стандарт, грудь — на каплю объемней, чем остальные пропорции.

Каждый регион ее анатомии был прекрасен.

А эти дюймы, сантиметры и капли складывались в идеал модели.

В удачу художника.

Но эта удача меняла мой замысел.

При этом девочке удавалось приоткрывать тайны своего тела как-то неуловимо, необыденно.

— …Что-то не так? — удивленно, совсем по-детски, словно стесняясь своего вопроса, спросила Злата, видя мое молчание; а я, продолжая молчать, снял с мольберта холст пятьдесят на шестьдесят и поставил холст шестьдесят на восемьдесят.

— Что-то не так? — переспросила она. И в ответ на ее слова я просто смотрел на нее.

— Я оказалась не такой, как вы ожидали? — И ее голос не смог скрыть того, что она боялась моего разочарования.

В этот момент я обратил внимание на то, что, говоря современным языком, она никогда не переходила на жаргон.

И мне это нравилось — жаргон не подошел бы ее телу.

— Ты оказалась большей, чем я ожидал…

— …Только теперь я должен немного подумать.

Сейчас я налью тебе чаю.

— Вы не волнуйтесь, я подожду. — В ее словах интрига соседствовала с удивлением без всякого противоречия.

— Если хочешь, накинь мою рубашку, — проговорил я, и по ее глазам понял, что попал ей в резонанс; и Злата вновь стала той Златой, к которой я постепенно привыкал:

— Чего это вдруг?..

…Она голой прогуливалась по моей мастерской, время от времени вертясь кругом на носочках, кокетничая своей грудью, колыхавшейся в такт ее подвижкам, а я смотрел на ее маневренное тело и думал о своем.

Том своем, что должно было стать общечеловеческим.

— Петр Александрович, а вы рассказывайте мне — о чем вы думаете, — проговорила Злата, смело беря на себя роль соучастника:

— Будем думать вместе.

— Понимаешь, девочка, когда-то, очень давно, я задумал серию картин.

Потом время проходило, а я все как-то и не брался за эти картины; и постепенно свыкся с тем, что так и не напишу их.

А вот теперь, увидев тебя…

— Увидев меня, вы решили их написать? — Ее мысли явно обгоняли мои слова.

А может быть, просто ее слова обгоняли мои мысли:

— Увидев меня, вы поняли, что написать эти картины должны? — уточнила она; и я в ответ уточнил еще больше:

— Увидев тебя, я понял, что написать эти картины смогу…

…После этих моих слов произошло то, что во взаимоотношениях со Златой случалось довольно редко — она замолчала.

А потом, через несколько минут, присев передо мной на корточки, подперев подбородок кулачком, девушка тихо попросила:

— Расскажите мне об этих картинах. — И я так же тихо ответил ей:

— Давай я лучше расскажу тебе о себе.

— Именно об этом я вас и попросила…

…Вот так и получилось, что я, художник, картины которого находятся в музеях и частных коллекциях в половине стран земного шара, человек, за которым два высших образования и жизненный опыт, копившийся до седины, исповедовался перед голенькой девочкой, присевшей на корточки у моих ног, смотревшей на меня снизу вверх.

И моя проблема была не в том, что я не мог солгать ее глазам, а в том, что я сам не мог найти слова, бывшими правдой для нас обоих.

А значит, в правде не был уверен я сам…

— … Понимаешь, Злата, мир, окружающий нас, создавался без нашего участия. И нам, художникам, предоставлен выбор: принять это мир таким, как есть, или постараться его изменить.

Многие мои коллеги, на природе и по фотографиям, зачастую мастерски пишут тот мир, который есть.

Я пишу мир таким, каким он только может стать.

— А каким он должен стать? — Девочка так просто поинтересовалась вопросом, над которым веками безуспешно бились первейшие умы человечества, что мне оставалось или вздохнуть, или рассмеяться.

Я выбрал третье — замер молча.

А она уточнила возможную перспективу мира:

— Лучше? — Девочка смотрела на меня с таким любопытством, что не заметила того, как ее язычок, выбравшись из гнездышка губ, завертелся воробушком.

— Лучше? — переспросил я. — Пожалуй.

Только художник делает мир лучше тем, что делает его наглядней.

А значит, яснее.

— Это что же? Художник с Богом конкурирует, что ли?

Я не стал объяснять девочке, что все творцы — конкуренты.

И о Боге в этот раз ничего не сказал.

Хочешь понять, какой человек дурак — дай ему поговорить о Боге.

Таким образом, мы оба продемонстрировали свое отношение к христианской этике, не только не применяя ее, но даже не вспоминая о ее существовании.

Впрочем, конкуренция творцов — это не главное в понимании творчества.

Главное — понимание того, что каждый творец всегда больше того, что уже есть на свете.

Я попытался объяснить ей все проще:

— Художник вносит свою лепту в эволюцию.

— А что вносило свою лепту в эволюцию, когда художников еще не было? — В глазах Златы поискрилась хитринка; и мне в ответ пришлось пожать плечами: