— А что стоит?
— Да ничего у меня нет! Ну, драгоценности там… Дарил мне Клим много, и я их все сохранила, но они не тянут на заоблачную сумму. А больше ни у меня, ни у мальчишек ничего нет.
— Значит, о чем-то ты не знаешь, Оля.
— Ага. Я спать хочу, Валера. Помоешь посуду сам, ОК?
Я иду в ванную, достаю компресс, который выдала мне Матрона Ивановна, и укладываюсь на него спиной. Раны весь день болели, я терпела, но ощущение было, что вся спина воспалилась. Теперь пришло чувство, словно жар схлынул, облегчение оказалось таким мгновенным, что я даже застонала от наслаждения. Не знаю, что там за травы, но, видит Бог, мне реально стало легче.
В спальне горит ночник, постель уже разобрана, и я ныряю под простыни, ноги гудят от ходьбы, а чувство, что решение где-то на поверхности, не дает мне уснуть. Но надо просто отложить вопрос, потому что так я ни к чему не приду. На грани сна и яви моя голова отдохнет, отрешится от ненужного и второстепенного, и я смогу понять.
Только, похоже, отрешиться от второстепенного у меня не получится.
— Оль, подвинься маленько.
Я не привыкла спать в этой кровати не одна.
19
Я не люблю утренние звонки, но раньше я всегда ждала звонков Марконова, а сейчас — жду звонков своих детей.
Но это не Марконов и не Денька.
— Привет, Оля. Узнала?
— Привет. Конечно, узнала. Миша, ты очень рано встаешь.
— А ты по-прежнему воинствующая сова, — он смеется, и его смех звучит очень знакомо. — Не так уж мы изменились, Оля.
— Изменились, конечно.
— Но не изменили своим привычкам, а это означает, что, по сути, мы все те же люди, — Михаил вздыхает. — Оль, ты помнишь наш разговор? Мне очень нужно с тобой увидеться, я хочу попросить тебя поработать на меня.
— Когда?
— Ну, вот если прямо сейчас я пришлю за тобой машину?
— Миша, я еще в постели. Давай минут через сорок.
— Через час, я не изверг, — он снова смеется. — У тебя очень сексуальный голос спросонок, знаешь?
— Нет, спасибо, что сказал.
— Через час.
Он смеется и отсоединяется, а я сижу в кровати дура дурой и думаю, что это ненормально — флиртовать с Мишей Семеновых, даже если опустить тот момент, что в моей постели сейчас находится другой мужик. Блин… Что-то ненормальное происходит в моей жизни!
— Это Семеновых?
— Да. Через час… нет, уже меньше, пришлет за мной машину. Хочет, чтобы я на него поработала.
— Оль, если не хочешь, не делай этого. Деньги — не проблема, я зарабатываю достаточно, чтобы обеспечить семью.
Я призываю на помощь всю свою выдержку, чтобы не выдать, насколько я удивлена. Ладно, некогда мне сейчас с ним спорить.
— Я хочу знать, зачем я так сильно ему понадобилась…
— Думаешь, это как-то связано с происходящим?
— Да сто пудов связано! Ну, сам подумай: как только началась вся эта чехарда, вдруг ни с того ни с сего нарисовался сам Миша Семеновых! Ему что, больше делать нечего, кроме как приехать в наш Александровск повидаться со мной и поговорить о старых временах? Этот парень конкретный и очень продуманный, именно потому Клим когда-то выдернул его к себе и приспособил к делу. И Миша никогда ничего не делает просто так, а тем более сейчас, когда у него полно шестерок, по мановению монаршей руки готовых на все. А тут гляди — сам явился, не погнушался, так сказать. Ты хоть понимаешь, археолог несчастный, какого уровня этот господин? Это для меня он Миша, но вообще это выглядит примерно так, чтоб ты понимал: сам Юлий Цезарь сошел со своего трона, сел в дилижанс и приехал в страну диких германских племен, чтобы перетереть за жизнь с вдовой вождя племени, которого больше нет.
— Во времена Юлия Цезаря не было дилижансов.
— Неважно. Ты аналогию сечешь?
— Оль, лексикон у тебя…
— А я бывшая жена бандита. Не знал? И чудовище. Сам говорил.
— Говорил, — он вдруг фыркает и хохочет, уткнувшись в подушку. — Ладно, там чили осталось, пойду, разогрею тебе на завтрак.
— Чили?
— Ну, ты вчера его ела.
— А, так это «чили» называется?
— Да, мексиканское блюдо, мне очень нравится.
— Ладно, я в ванную, а ты разогрей эту штуку, я поем.
Завтракаем мы в полном молчании. Я хочу, чтобы позвонил Денька, рассказал, как у них там дела. И я бы хотела поговорить с доктором, но…
— Оль, ты когда вернешься?
— Не знаю, но если задержусь, то позвоню. А ты что будешь делать?
— Я книгу заканчиваю, мой нью-йоркский издатель уже ждет. Осталось немного, думаю, сегодня закончу, подчищу и отошлю.
— О чем книга?
— О падении империи инков.
— Актуально, че.
Он с улыбкой на меня смотрит. Не знаю, почему он все мне прощает. Я вообще ему не подхожу — ему нужна какая-нибудь ученая дама, с которой у него было бы еще что-то общее, помимо свежих трупов.
— Позвони, если задержишься.
Я иду в спальню, открываю шкаф и думаю, что у меня недостаточно вещей, чтобы получился костюм моли, а именно он сейчас и нужен.
Звонок в дверь прерывает мои терзания вокруг одежды.
— Оль, ты кого-то ждешь?
— Нет. Но надо посмотреть, кого принесла нелегкая.
Я иду в прихожую, но Валерий уже открыл дверь.
— ТЫ?!
Это они хором произнесли, очень похожими голосами. Витковский-старший всегда был мне неприятен, но после всего, что я о нем узнала, он вызывает у меня отвращение.
— Что ты здесь делаешь?!
Его глазки под тяжелыми веками смотрят презрительно и высокомерно. Надутый старый негодяй, и не я буду, если не собью с него сейчас спесь.
— Это мой дом, Станислав Олегович. Валерий здесь живет. Со мной.
Он не смотрит на меня, он уставился на Валерия и, похоже, совсем не рад, что повстречал опального сына.
— Я здесь живу, ты слышал! — Валерий смотрит на папашу с иронией. — А вот ты что здесь делаешь? Участвовать в нашей интимной жизни я тебе не позволю.
— Что ты…
— Не надо негодовать, я видел фотографии, которые ты делал. Зачем пришел?
— Я войду.
Он не спрашивает, а утверждает, переступает порог и оказывается в прихожей.
— Ольга Владимировна, потрудитесь объяснить, что произошло с моим сыном.
Он все еще делает хорошую мину при плохой игре, изображая большую шишку, но со мной это больше не пройдет. А мысль о том, что он просто старый извращенец, делает его непригодным на роль грозного босса, хотя подробности его половой жизни меня, по идее, волновать не должны. Но уж больно извращенные игры он любит, чтобы я могла считать это чем-то нормальным!