Право безумной ночи - читать онлайн книгу. Автор: Алла Полянская cтр.№ 33

— Оля, отпусти, его нужно осмотреть.

— Осматривай.

— Отпусти его.

— Нет. Осматривай так.

Семеныч что-то еще говорит, но я не слышу, потому что я вся переместилась в свои пальцы — чтобы чувствовать, что его сердце бьется.

— Надо в операционную, отпусти его.

— Везите, но я с ним.

— Оля, в операционную никому нельзя.

— Ты спасешь его?

— Не знаю.

Они увозят его, кто-то берет меня за руку — это Матрона Ивановна. Но мне не до нее.

— Идем, Оля, там второго зашили, ты нужна ему.

— Он будет жив, а Матвей — не факт. Потом.

Я знаю, почему взорвалась машина. Кто-то видел, как я на ней ездила ночью, и решил, что утром я тоже могу на ней поехать — и так бы оно и было, если бы не Матвей. Но взорвалась она не от сцепления, а от сработавшей сигнализации, и вряд ли это намеренно. Значит, мой враг — дилетант, не сумел даже взрывчатку наладить. Просчитался в который раз, и я жива. Ну что ж, имей в виду: солнце встанет, а ты — нет. Я не полиция, я тебя из-под земли достану. Я пойму, кто ты, рано или поздно, но скорее — рано, и в полицию я тебя сдавать не буду.

— Оля, тебя нужно осмотреть, на голове рана…

— Отстань, Лариса.

— Оля…

— По фигу. Скажи мне, он выживет?

— Не знаю. Повреждения очень серьезные, ожоги… Он стоял лицом к машине, а взорвалось под капотом. Направление взрыва было в противоположную от него сторону, то есть задело его слева, там кожа обгорела, возможно, поврежден глаз, ну, и остальное… осколки, разрывы…

— Он выживет?

— Я не знаю.

— Скажи мне правду.

— Думаю, нет. Но Валентин сделает все возможное, а ты уповай на чудо. Сиди смирно, рану надо обработать. У Дениса рваная рана предплечья, он много крови потерял, ну и контузия тоже. Положим его в бокс, пусть отойдет маленько.

— Прививку от столбняка я им обоим два года назад делала.

— Я знаю, я же сама им и колола ее. Оля, нужно принять вот эти таблетки.

— Транквилизаторы? Не надо.

Я должна иметь ясную голову, потому что мне надо подумать. Я вернулась домой и расслабилась, не хотела думать о том, что кто-то дважды пытался отправить меня на тот свет — переживала из-за Марконова, наслаждалась новым уютом, который поселился в нашем доме. Я сознательно отсекла себя от мыслей о том, что произошло, и в итоге заплатил за мою беспечность мой сын!

— Оля, нужно бы прилечь.

— Я просила тебя быть с Денисом? Пожалуйста. Иди к нему и не оставляй его одного ни на минуту. Я… потом приду, скажи ему. Не сейчас.

Он молча выходит, а я остаюсь в маленькой комнате, где Лариса делает свои записи. Я не могу выйти в приемный покой, я не хочу никого видеть, я останусь здесь и закрою глаза, чтобы мысленно дотронуться до своего ребенка — что он там делает, в своем искалеченном теле, не собирается ли он уйти из него туда, где была и я? Но он не может так со мной поступить, он не оставит меня, он должен бороться, потому что если он меня бросит и уйдет…

— Оля, крепись, дочка.

Матрона Ивановна, очень некстати. Все сейчас некстати — все, кто ничем не может помочь моему ребенку выжить.

— На все воля Божья, ты молись, он милостив, услышит.

— Милостив? Как бы не так! Куда он смотрел, когда все это случилось?

— Не надо в сердцах-то. Уймись и надейся. Но вот я думаю, что вытащит его Валентин-то, вытащит, вот как пить дать. Идем, там второго в палату загнать не можем — строптивый у тебя малый, оказывается.

— Они оба такие.

Денька едва стоит на ногах — но стоит. Палата небольшая, всего три кровати, и на одной уже разобрана постель.

— Мам!

— Ложись в кровать. Денис, ты ничем ему не поможешь, если погибнешь от потери крови. Ложись, пусть Лариса капельницу поставит.

— А ты?

— А я здесь посижу, с тобой. Пока соседей твоих нет.

— И не мечтай! — Лариса возмущенно фыркнула. — Вторая кровать для тебя. Вот, переоденься в больничный халат и тоже ложись, нужна капельница, и сейчас придет врач, осмотрит твою голову. Что за семейка такая неугомонная, не уложишь!

— Один-то лежит уже.

— Перестань. Валентин сделает все возможное. А ты знаешь, какой он.

Я знаю, конечно. Семеныч — один из тех врачей, кто может сотворить чудо, и сейчас мне именно что чудо и нужно.

— Я бы пошла туда…

— Оль, в операционный блок тебя не впустят, туда во время операций даже персонал доступа не имеет — только тот, кто задействован непосредственно. Таковы правила, и менять их я не могу.

— А ты можешь пойти и узнать?

— И я сейчас не могу. Оля, прекрати. Убиваться пока рано, и будем надеяться, что и не придется. Раз довезли его сюда живым — а это само по себе уже чудо, имей в виду! — то здесь уж постараемся не отпустить. Работай кулачком, мне вена нужна.

Я отчего-то вспоминаю свой опыт с капельницей и рыжей медсестрой, пахнущей духами, — и мне становится смешно, и я не могу удержаться, и не могу остановиться, и голова моя летит в пустоту, и там я продолжаю хохотать, пока не понимаю, что плачу — но здесь гулко и пусто, и темно. И только рука Матвея такая теплая и настоящая, и я держу его ладонь, крепко, двумя руками, и ветер пытается оторвать его от меня, а я держу его изо всех сил, и не отпускаю, и не отпущу.

Я вынырнула из темноты в темноту. Из-под закрытой двери пробивается свет, и я целую секунду не могла понять, где нахожусь — но потом все-таки поняла и вспомнила, и вскочила, но тело болит, словно меня избили, распухли ладони и колени — это от асфальта, я так понимаю. На соседней кровати сопит Денис, я прислушиваюсь к его дыханию и понимаю, что он в порядке.

И я боюсь выйти и спросить, как там Матвей, но если я не спрошу, то сойду с ума.

— Оль, чего ты вскочила?

Лариса словно за дверью сторожила, тут как тут. Я молча смотрю на нее — просто смотрю, она знает, что мне нужно услышать, незачем тратить слова.

— Жив пока. Повреждена селезенка, пока не удаляли, Валентин надеется спасти орган, прооперировал — разорвалась от удара взрывной волной, зашили разорванное легкое, откачали кровь из брюшины, обработали раны, ожоги. Глаз, похоже, пострадал не критично — если справится с остальными повреждениями, то глаз беспокоить не будет.

— Прогноз?

— Состояние крайне тяжелое.

— А сама как думаешь?

— Оль, шансы ничтожны. Слишком тяжелые повреждения.

Мы знакомы с ней еще со школы, и мы никогда не лжем друг другу. Нет, мы не подруги — скорее, приятельницы, несмотря на давнее знакомство. Так бывает иногда — знают люди друг друга всю жизнь, но — приятельствуют, и все. Что-то мешает настоящей дружбе, в нашем с Ларисой случае мы с ней слишком разные. Но мы никогда друг другу не лжем, и обе это ценим.