Торжество метафизики - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Лимонов cтр.№ 16

Вот о чем я размышлял в раскаленной локалке, расхаживая от красной линии — границы с 9-м отрядом до синей ограды.

Сам я ничего не мог решить. Я ходил по локалке и ждал. Потом Али-Паша отвел меня опять в 16-й отряд. Он тоже ничего не знал о моей дальнейшей судьбе.

По лагерю шастать просто так не полагается. Простого зэка не выпустят козлы из калитки. Они бдят на своих постах. Как уже стало ясно, — в столовую, в клуб, в баню — мы везде ходим отрядом, в шеренгу по пять человек, строевым шагом, завхоз и бригадиры впереди. Если же зэка вызывают, скажем, в здание оперативного дежурного, в медчасть или в особый отдел (так называется всего-навсего отдел документации), или к режимникам, или еще куда, сопровождать его должен или завхоз, или бригадир. А бригадир берет специальный пропуск с собой, и, когда его и сопровождаемого зэка выпустят из калитки, бригадир подымается по ступенькам к козлам (посты установлены на цементных цоколях, чтоб козлам было видать окрест), показывает пропуск и объясняет, куда идет и кого ведет. Самостоятельно идущий куда-либо простой осужденный — это ЧП. Козлы выбегут из своей будки и тотчас схватят его.

Али-Паша отвел меня в 16-й и выразил надежду, что меня все же переведут к ним в 13-й, где собрались «достойные люди», как он сказал.

Наутро я сидел в ПВО 16-го отряда и делал вид, что пишу протокол. Рядом со мной сидел молчаливый Лешка Лещ и ожесточенно писал бирки и таблички для новоприбывших зэков. Это он так переживал письмо Елены. Этапные осторожно протирали пальцами листья многочисленных растений ПВО. Я рассказал Лешке о моей встрече с Приставкиным. Лешка выслушал и резюмировал:

— Скоро домой пойдете, Эдуард. К вашей Партии. А вот куда я пойду…

— Езжай в Москву, зайди к нам в Партию, — сказал я. — Пригодишься. Нам такие нужны. Ты хороший сержант. Я тебя наблюдал, пришел к выводу, что умения у тебя есть. Вот только не знаю твоих отношений с алкоголем… Пьешь?

— Пью, но как все, — сказал Лешка. — Особых пристрастий не имею. Сейчас, правда, выйду, попью немного. А потом, наверное, приеду в Москву. Да и вы к тому времени на свободе будете.

— Это еще вилами на воде писано, — сказал я. — Коньяку представитель президента, может быть, выпил больше, чем следовало за обедом. Вот и расчувствовался. О правах человека вспомнил. Ты на мое освобождение не рассчитывай. Ты езжай, давай я тебе адрес нашей штаб-квартиры напишу. Скажешь, со мной в лагере сидел. Они тебя примут и дело тебе найдут. Людей строить ты умеешь, я видел.

Я написал Лешке наш адрес в Москве. Бункера Партии. Когда я пишу эти строки, бункера уже нет. А Лешка приезжал, когда я уже был на свободе. Позвонил в бункер из Москвы, ему сказали, что найдут меня, чтоб перезвонил через пару часов. Но он не перезвонил. Нетерпеливым оказался Лешкин темперамент. Неустойчивым. Упорный еврей бы, если ему надо, перезвонил бы десять раз. Сто раз. А русского человека сбить легко. Не поймал меня сразу по телефону и пытаться бросил. Вердикт сам себе вынес.

А тогда, в один из последних дней мая, забитые этапные протирали листья растений, а мы с Лешкой сидели у стены за партой. После обеда в тот день меня все же перевели в 13-й отряд.

После обеда я уже ходил по раскаленной локалке 13-го с Юркой Карлашем, парнем из Подмосковья, рок-музыкантом в прошлой вольной жизни. До Подмосковья он жил в Перми, и у него была кликуха Солома. Юрка расспрашивал меня о Летове. Летов — легенда русского панка — оказал влияние на все Юркино поколение.

Юрка прихрамывал рядом. Позднее оказалось, что, по лагерным стандартам, меня сразу приняли в высшую лигу отряда: со мной общались Али-Паша — бригадир, завхоз Антон, да и Юрка Карлаш был председателем секции СКО, а не просто осужденным на 6,5 лет по статье 111-й.

Его «преступление» сформировалось следующим образом. У себя в подмосковном Подольске Юрка имел обыкновение отдыхать в долгострое — так и недостроенном здании. Там он играл на гитаре, принимал посетителей и поклонников, выпивал и общался с девушками. Случилось так, что на месте Юркиного обычного стойбища нашли труп мужчины. Оперы, брошенные на расследование, разумеется, сразу же узнали, что место является пунктом сбора молодежи. В России молодежи традиционно некуда деваться. Не было у них места в советское время, нет и сейчас. Понятно, что дети состоятельных родителей собираются в клубах, в кафе или ресторанах, а куда пойдет дворовая компания? Традиционно в дворик детского сада, в подвал, на чердак или на стройку. Оперы стали копать. Их дело — чтобы за преступление кто-нибудь был бы осужден. Юрка в это время, как и значительная часть российской молодежи, переживал свой скиновский период. Несмотря на темные волосы и явно венгерское происхождение, о том и его фамилия говорит, в тот период Юрка ненадолго стал скином. Как раз это, по-видимому, и привлекло больше всего оперативников. Шел ведь 2000 год. Скины тогда уже были отрицательно модными персонажами. В показаниях свидетелей есть высказывания, что, мол, Карлаш якобы говорил, что черных нужно мочить, и о своей ненависти к черным. Это все рассказывал мне Юрка в подробностях позднее, когда мы имели время прогуливаться, обычно его не было, и он хотел рассказать мне свою историю. Обычно он не хотел. Опера стали прессовать Юрку и ребят, которые бывали с ним в долгострое. Испуганные угрозами превратить их из свидетелей в подсудимых, свидетели дали показания, косвенно изобличающие Юрку. Они не сказали, что вот мы видели, как избивал, желая убить. Ничего такого. Но дали мелкие показания вроде: мы ушли, а он еще там оставался. Один. А у Юрки, увы, не было алиби. В результате по совокупности свидетельств дело это тянуло на 6,5 лет. Самым абсурдным звучит мотив преступления. Якобы Юрка забил до смерти человека, потому что Юрка — расист и ненавидит горбоносых кавказцев. Все зловещее остроумие истории заключается в том, что труп не был ни кавказцем, ни горбоносым, у него внешность русского Вани-блондина.

Юрка посидел в подольской тюрьме и научился делать татуировки. Жил он там неплохо. Пострадал он, уже когда прибыл на самую образцово-показательную зону в России, его избил бригадир. Потому он и хромает, что в результате избиения была изуродована его нога. Впрочем, возможно, что и не бригадир избил Юрку тогда, а дубак, надзиратель. Юрка скрытный и осторожный тип. Он не скажет того, что ему может повредить. Привыкнув к вольностям черной подольской тюрьмы, Юрка попытался вести себя так же и в 13-й колонии Саратовской области. Но его обломали здесь. В том, что из Московской области он попал в 13-ю колонию, нет ничего удивительного. На это есть распоряжение ГУИНа, чтобы осужденных в Московской области возили отбывать наказание в 13-ю колонию. Почему? Может быть, потому, что москвичи с областью традиционно считаются и в армии, и в тюрьме наглыми говнюками, а саратовская самая красная колония призвана их обломать? Вероятнее всего, именно так.

Есть юноши в русских селеньях, так удивленно думал я о Юрке, перефразируя поэта Некрасова. Удивительное сочетание деловитости, работоспособности, холодной собранности и дисциплины. Ну, понятно, что в колонии все волей-неволей дисциплинированны. Однако между рассеянным читателем детективов «наркоманом» Кирилловым и австрийским военнопленным Карлашем дистанция в световые годы. Я забыл сказать, что, помимо огромного количества дел, которые он выполняет в качестве председателя секции культурного отдыха, а он не только организовывал команду КВН 13-го отряда, но и писал для нее песни и тексты диалогов, Юрка еще и учился в техникуме. Раз в полгода сюда приезжали принимать экзамены. Разумеется, ведение двенадцати различных журналов всех секций разумной деятельностью не назовешь, эта деятельность придумана для того, чтобы белка носилась в колесе. То есть это та же категория — сизифов труд, как и собирание небесной влаги после дождя. Вот самое удивительное, что Юрка сам признавался мне несколько раз, очевидно, забыв, что делал это уже ранее, он признавался, что стал таким собранным и деловым только в колонии. И даже в его словах звучали интонации благодарности к месту, где ему вначале сломали ногу, избили, а потом он стал собранным и разумным существом. Я, который сделался собранным и разумным сам, и очень давно, не мог ему сочувственно поддакивать. Начнем с того, что я твердо понял, что он не забивал насмерть того несчастливого мужика на стройке. Потому все происшедшее с ним в дальнейшем имело смысл только в качестве издевательства, напрасных страданий, насилия со стороны государства. Думаю, Юрка и без колонии стал бы однажды разумным и собранным, австро-венгерская кровь сказалась бы в нем. Генное наследство — мощная вещь, никакая среда не сделает из человека с положительной наследственностью бомжа и алкоголика. Не в силах будет сделать.