Княжий удел - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 88

— Ах, хорош! — крякнул Иона и, посмотрев хмельными глазами в плутоватое лицо Шемяки, спросил прямо: — Что хочешь от меня, Дмитрий? Видать, много просить будешь, если народ со всей Москвы да с окрест нагнал, чтобы меня с честью встречали. А потом уважил, на Красное крыльцо встречать вышел, баньку затопил, а теперь вот квас из своих великокняжеских рук подаешь. Не много ли чести для одного владыки получается?

— Да о чем ты, отец Иона! — отмахнулся Дмитрий. — Тебя на Москве видеть, вот это честь великая!

— Вижу, юлишь ты, князь, словно сват перед сватьей. Говори, зачем звал, иначе обратно в Ростов Великий ворочусь.

— Ох, до чего же ты упрям, отец Иона! Погостил бы у меня. Отдохнул бы еще, кваску попил. Неужели не по вкусу пришелся?

— Квасок у тебя удался, князь. Только у меня в епископстве дел хватает. Земли монастырские нужно посмотреть. Наказ на праздник дать, — стал перечислять владыка, — а еще по дорогам тати стали шалить. В народе поговаривают, что это монахи бродяжьи! И это нужно проверить. Да мало ли еще чего, князь! Ты свое говори.

Отец Иона сидел напротив Дмитрия. Владыка еще не отошел от жару: лицо его оставалось красным, а на лбу крупными каплями выступил пот, нательный крест пристал к груди, и цепь плотной удавкой окутала шею.

— Так и быть, слушай, отец Иона, — хлопнул себя по колену Шемяка. — Хотел бы я, чтобы ты в Муром поехал и взял бы у князей Ряполовских детей Василия. Пожаловать их хочу.

— Пожаловать, стало быть, хочешь?.. — глянул на московского князя епископ. — Только стоит ли тебе верить, князь? Крут ты. Вон давеча рассказывали, что повелел священника с моста спихнуть, насилу и выплыл, бедняга! А на дворе своем монахов розгами лупишь. А попов, что рать твою в походе сопровождать не пожелали, велел в темнице держать, пока не опомнятся! Божьего суда, Дмитрий, не боишься!

— Было все это, — смиренно принял упрек владыки Дмитрий Юрьевич. — Только ведь в том я уже покаялся. Почему же ты не говоришь еще того, что пожертвования я на церковь немалые делаю и соборы мурованные на свои деньги ставлю? Я ведь священника поделом наказал, ругался матерно на дворе, хуже пса бродячего. Неужели эту малость мне Бог не простит?

— Сам уж ты больно чист! — возразил владыка Ростовский.

— Ясное дело, грешен и поганен я, — охотно соглашался Дмитрий Юрьевич. — Только ведь я князь! С моих уст и бранное слово может невзначай слететь и поганым не покажется. А попу-то святость блюсти пристало! Но не об этом мы говорим, владыка, хочешь, крест поцелую, что детишек Василия не трону?

— Не надо целовать, поеду я к Ряполовским, передам, передам твой наказ, — согласился вдруг отец Иона. — А сейчас пусть квасу мне принесут, больно он у тебя приятен.

— Эй, квасу несите! — распорядился Шемяка. — Владыку сухота одолела. Если уважишь мою просьбу, отец Иона, на дворе московском митрополитом оставлю!

У Дмитрия Юрьевича епископ погостил еще два дня: пил сладковатый квасок, парился в баньке, служил вечернюю службу в домовой церкви и тешился с великим князем в долгих разговорах, наставляя его на путь истины. Уж больно много нехорошего стали поговаривать о московском князе, а весть, что он выколол глаза брату, удивила даже чернь.

И Василия Васильевича, князя бедового, прозвали в народе Темным.

Дмитрий Юрьевич терпеливо выслушивал назидания отца Ионы: обещал в меру пить хмельное вино; девок обязался не портить; слова матерные говорить только по злобе, а не забавы ради; мяса в пост не есть; песен срамных не петь и плясками бесовскими не развлекаться.

Дмитрий Юрьевич смиренно сносил упреки и терпеливо дожидался отъезда епископа, а когда возок владыки миновал Спасские ворота и пушка на прощание выстрелила, Дмитрий Юрьевич тотчас скинул с себя личину и, крикнув боярина Ушатого, повелел:

— Зови ко мне в горницу скоморохов да девок-шутих! И пусть хари наденут посрамнее, посмеяться хочу! Пусть до утра пляшут и песни поют. Скажи им, что пива будет вдоволь и вина белого! Ой, уморил меня владыка ростовский своими разговорами, надумал чернеца из меня вылепить! Но разве черта заставишь ладан вдыхать?

Тяжело расставался с Москвой ростовский владыка Иона. Вроде бы и немного пробыл, а привык. И размахом Москва пошире будет, и соборов понастроено поболее, чем в удельных городах, только там и должен быть митрополичий стол. Дорога развеяла грусть отца Ионы, и он с интересом посматривал по сторонам, узнавая знакомые места. Еще три десятка лет назад, проезжая этой дорогой, он видел только дремучий лес, который сейчас поредел. В разных местах теперь можно рассмотреть засеянное поле, на котором уже пробивались зеленые ростки яровых. Раньше места эти были дикими, разве что иногда среди деревьев мелькнет скит пустынника. Сейчас навстречу попадались крестьяне с возами дров, они во все глаза пялились на важного гостя, забывая порой и шапку-то снять.

В одном месте владыка увидел, как водили хоровод девки, песни пели. А рядом парни игры затеяли, видать, удаль молодецкую показывали. И сладко защемило в груди у Ионы — вспомнилась юность. Вот такой же он был бестолковый, когда впервые девку отведал — сграбастал ее ручищами, а она, дуреха, глазенками хлопает, под ласками вздрагивает и только раз из себя и выдавила:

— Не надо…

Да чего уж там! Есть что вспоминать, не всю жизнь кадило в руках держал. И поганым был, и грешил понемногу, только будто все это в другой жизни происходило. И сам, задрав штаны, через огонь сатаной прыгал.

На пути попалось большое село, дворов эдак четыреста. Издалека виднелась церквушка; наверно, звонарь узнал владыку и ударил запоздало в колокола. Голос у колокола оказался басовитый, разнесся звон над лесом, будоража Божью тварь.

В селе отец Иона не остановился, даже не вылез из повозки, слишком путь далек, перекрестил издали толпу крестьян и поехал дальше. А за селом поле — гладенькое, словно ковер тканый. Из зелени синие глаза васильков выглядывают. И уж совсем диковинное зрелище: на вспаханной полосе, подняв голову кверху, стоял тур. Зверь тревожным взглядом провожал повозку епископа. Тур был крупный, рога огромные, но, видно, и его не миновало зло — на мускулистой шее большой кривой шрам. Махнул бык хвостом и, наклонив тяжелую голову, повернул к лесу.

Дорога уводила отца Иону все дальше и дальше к Мурому.

Князья Ряполовские встретили владыку с почтением: хозяйская дочь вышла с хлебом-солью, а сам Никита Ряполовский на подносе держал чашу с вином.

Отломил ломоть хлеба владыка, посолил его круто да и проглотил, не мешкая. От хмельного зелья тоже решил не отказываться — разговор предстоит долгий, и не следует его начинать с отказов. Запил он соленое сладким и по красному крыльцу поднялся в хоромы князя.

Ростовского владыку уже дожидались — в светлой горнице накрытый стол, на котором пироги да снедь разная. Ишь ты как оно получается, каждый его на свою сторону тянет. Только он всегда сам по себе. На то только и слуга Божий.

Расселись гости. Пили вина и квас, шестой раз сменили блюда, а о делах и слова не сказано. Наконец отодвинулся отец Иона от стола, ослабил пояс, который начинал стеснять распиравшее от обильного угощения брюхо, и заговорил о главном: