Княжий удел - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 69

— Хорошо, Ачисан! Быть по-твоему. Девку в твои покои пошлю.

Желание князя Настя приняла покорно, так безропотно собака сносит побои хозяина.

— На любовь не скупись, — напоследок напутствовал Дмитрий. — Мурза — нужный для меня человек. От него зависит и великое московское княжение. А ежели что… не обижу!

Настасья, сняв перед дверью мурзы кокошник, простоволосая и босая, вошла в покои. Дмитрий перекрестился и сказал в раздумье:

— Прости мой окаянный грех, Господь, что девку на поругание ордынцу отдаю. Для великого княжения это надобно.

Мурза Ачисан гостил у князя недолго. Шемяка был неистощим: он устраивал для гостя всевозможные игрища, таскал с собой на соколиную охоту. Особенно по душе пришлась Ачисану забава с медведями, когда рассерженного зверя выпускали во двор с ловчими, вооруженными одними ножами. Мурза визжал от удовольствия, когда зверь подминал под себя то одного, то другого охотника, норовил порвать сеть, отделявшую его от крикливой толпы.

— Медведей-то где ловите? — спрашивал мурза. — В Казань приеду, такую забаву устрою.

— В медвежьих местах кадки с медовухой выставляем, — рассказывал князь. — Зверь как налакается, так тут же спать ложится, ловчие его стерегут, а потом к терему на цепях ведут. А уже затем и к забавам готовят, — похвастался Дмитрий.

Вдруг лицо мурзы выразило озабоченность, и князь догадался, что сейчас Ачисан забыл о девках, которых бояре с избытком приводили в его покои, забыл и о медвежьих забавах. Шемяка догадался: разговор сейчас пойдет о главном, из-за чего и прибыл ханский посол.

— Казанский хан, великий Улу-Мухаммед, желает видеть тебя великим князем, — наконец произнес он.

Шемяка ничем не выдал своего волнения. Кажись, свершилось, вот он и великий стол! Только где теперь быть первому граду? Москва-то после пожара совсем обветшала. А может быть, в Угличе? Пригласить мастеровых из Пскова и Великого Новгорода, пусть выстроят мурованный дворец, стены вокруг детинца каменные поставят.

Мурза внимательно посмотрел на князя, ожидая увидеть в его лице перемену, и, заметив легкий румянец на скулах, с улыбкой продолжал:

— Но взамен ты должен будешь чтить Улу-Мухаммеда, казанского хана, как своего господина. И платить ему дань, как это было заведено еще при Золотой Орде.

— Согласен, — прохрипел Шемяка. Во рту сделалось совсем сухо, и он, прикрикнув на девку, проходившую мимо, потребовал: — Вина подай! — И, когда девка протянула ему кувшин, полный до самых краев, прильнул губами и долго не мог оторваться. А потом, бесстыдно хлопнув ее по пышному заду, отправил прочь: — Крепкое вино. Ладно, ступай, толстозадая! — И, повернувшись к мурзе, добродушно оскалился в улыбке: — Да я для Улу-Мухаммеда все, что угодно, сделаю, только бы он не отступился от своих милостей! Ты, мурза, шепни своему хану, пусть придушит моего братца Василия где-нибудь у себя в темном углу. — Мурза поднял на князя удивленные глаза, и Шемяка, догадавшись, что хватил лишку, добавил: — Сделали бы так, чтобы он на Москву не вернулся. Не было на Руси такого позора, чтобы великие московские князья в полоне томились.

Улу-Мухаммед смелый хан, но разве он посмеет отважиться лишить жизни Василия Васильевича? Если случится это, то забудутся на время на Руси прежние обиды, объединятся князья перед лицом общей беды, и кто знает, сумеет ли выстоять казанский хан.

Взгляды мурзы и князя встретились, каждый из них в эту минуту подумал об одном, и, стараясь сгладить собственную неловкость, Шемяка продолжал все так же заговорщицки:

— Ачисан, но ведь великий князь и в дороге помереть может… Скажем, хворь на него какая-нибудь нападет. А то запрятали бы его подалее да стерегли бы! Пока жив будет Васька, смута не иссякнет. И татар он не любит. Вспомни же, мурза, как Улу-Мухаммед просил приюта у Василия, когда был изгнан братьями? И что же ответил московский князь? Стал травить его по степи дружинами, как бездомного и безродного! А если бы хан ему в руки попался, думаешь, пожалел бы? Шкуру бы снял с живого!

Мурза не возражал. В словах князя одна правда. Впрочем, он только слуга Улу-Мухаммеда, и решать будет хан.

— Будешь любить Улу-Мухаммеда, он тебя отблагодарит, — обещал Ачисан, — и великое княжение тебе пожалует. Ладно, загостился я у тебя, завтра в Казань еду, — неожиданно решил Ачисан. — Еще бы погостил, девки у тебя добрые и мягкие, да вот хан ждет!

Дмитрий попробовал задержать мурзу еще на день, на два, но тот только отмахивался:

— Нет, князь, ехать нужно.

И тогда Шемяка решил сказать главное, из-за чего так долго и старательно опекал важного мурзу, понимая, что щедрое гостеприимство должно быть отплачено сторицей.

— Мурза, я с тобой своего посла пошлю, дьяка Дубенского. Пускай он поклон от меня передаст хану Улу-Мухаммеду. Ну и ты бы за него постоял, Ачисан, а я в должниках оставаться не привык.

— Пускай едет.

— Эй, Яков! — позвал князь рынду. — Чего зенки вылупил?! Неси шапку с серебром, что я заготовил, подарок это мой мурзе Ачисану.

— Слушаюсь, князь.

Верзила затворил за собой дверь и воротился с большой шапкой, доверху наполненной серебром.

После таких подношений обещается особенно легко. Мурза утопил широкую ладонь в серебре, которое под его пальцами сладко зашуршало, и сказал:

— Расскажу я о твоей просьбе великому хану.

— Еще, мурза, скажи, что рабом его стану, не пожалеет он о моей службе.

Когда мурза ушел на татарский двор, Шемяка позвал к себе дьяка Дубенского.

— Скажешь хану: если он мне великое княжение московское передаст, то любую дань платить ему стану. Если девки ему нужны — будут! Таких доставим, каких он и не видывал! Сам будет тешиться, и мурзы его тоже. Скажи хану, что служить ему стану верно и кровь татарову никогда не пролью. Только пусть избавит меня от Василия! Если пожелает, могу клятву на кресте дать. Ноги Спасителю целовать буду в том, что слова своего не нарушу. Грамоту тебе писать не буду, так запомнишь. Боюсь, в чужие руки попасть может, тогда сам погибнешь и мне печали лишней прибавишь.

Утром, с рассветом, Ачисан уезжал в Казань, а в обозе, удобно разместившись на свежем сене, ехал дьяк Дубенский.

— Привык я к тебе, Василий, ой как привык! — говорил Улу-Мухаммед. — Вот отпущу я тебя в Москву, так заскучаю сразу. Привязался я к тебе, словно к сыну. От своих детей совсем не отличаю. — Хан стиснул огромной рукой плечи Василия и продолжал: — А то оставайся у меня совсем, что тебе Москва?! Да и сгорела она! Мои послы говорят, и дома целого не осталось, даже камень рассыпался.

— Не впервой Москве сгорать, — угрюмо отвечал Василий. — Вновь построим.

Трапезная была пуста: только хан Мухаммед да его гость, великий князь Московский. Они сидели рядом, как добрые старые друзья. Мухаммед умело играл роль хозяина и потчевал своего гостя кумысом.