Княжий удел - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 102

— Прохор Иванович, ближний боярин великого князя Василия. Слыхал о таком? — дерзко спросил Прошка.

— Как не слыхать, — оторопел мужик и, оборотясь к страже, изрек: — Отроки, вот наш господин. Слушайтесь его, как сыновья отца, дожидайтесь, пока Василий Васильевич придет. Что нам делать теперь, Прохор Иванович?

— Изловить бояр Дмитрия Шемяки.

— А далее что делать прикажешь?

— Там видно будет.

Стража побежала выполнять наказ Прошки. Город еще ничего не знал. Слышались удары бубна, кто-то из парней голосисто распевал песни, а скоморохи без устали танцевали на улицах, будоража бесшабашным весельем город.

Прошка обернулся к детине и сказал:

— Кажись, все идет своим чередом. Езжай теперь к Владимиру Ярославичу, пускай в Москву полк шлет! А вы со мной, — махнул он страже, которая уже поснимала наряды, повыбрасывала страшные маски и готова была выполнить наказ боярина. — Во дворец!

У дворца собрался народ, слышался смех, один из скоморохов, с бубенцами на шее, шутливо заигрывал с девками, вытаскивал их в круг. Молодухи поначалу смущались от общего внимания, прикрывали лица платками, а потом, осмелев, павами плыли в танце.

Прошка поднимался по лестнице прямо в великокняжеские покои, следом, бренча оружием, стараясь не отстать от боярина, торопились остальные.

— Кто таков?! — преградил Прошке дорогу страж в позолоченной кольчуге. — Пускать не велено.

— Вяжи его! — приказал боярин.

Его скрутили, завязали поясами руки и ноги и, словно куль, бросили в угол.

Прошка вошел в сени. Навстречу ему выбежал юноша, судя по одежде, из дворовой челяди, и, озираясь на окровавленный клинок Прошки, заговорил:

— Истопник я при дворе великой княгини, а больше ни в чем не повинен…

— Где наместник Шемяки?

— Я его в горнице захватил, — обрадовался истопник. — Лежит он, связанный, под лавкой.

— Как захватил-то? — подобрел Прохор Иванович.

— Я как услышал, что воины Василия Васильевича в городе, так сразу сюда поскакал. А Федор, Шемякин наместник, уже из конюшни выходил с конем поседланным, так я его хватил сковородкой по башке и в терем оттащил.

— Сковородкой, говоришь? — переспросил, улыбаясь, Прошка.

— Сковородкой, — радостно подтвердил истопник.

— Как звать тебя? — спрашивал Прошка.

— Георгий.

— Победоносец, стало быть, — пошутил боярин. — Хорошо, при моей особе посыльным будешь. Теперь покажи, где наместник лежит.

Федор Галицкий лежал в углу горницы, связанный по рукам и ногам. Он истошно матерился, извивался, как змей, и, когда в палату вошел Прошка с воинами, он заорал на них:

— Ну что стоишь, глаза вылупил?! Вели наказать того, кто меня бесчестью предал! Что молчишь?! Неужто не признаешь Дмитриева наместника?! Вернется Дмитрий Юрьевич, наябедничаю на тебя, тогда он с тебя башку снимет! Что молчишь, нечестивец, харя твоя окаянная!

Прохор не удержался от улыбки:

— Позором твоим любуюсь.

— Мать твою! Мало тебе моего бесчестья, так ты еще и челядь нерадивую пригреваешь! — Он увидел за спиной своего обидчика.

— А ну-ка тащите его вон из горницы, пусть в темнице посидит! — распорядился Прохор.

Веселье в Москве приутихло, девки разбежались по дворам, да и скоморохам стало не до шуток, опасливо озирались они на вооруженных дружинников, которые рыскали по городу, забегали в палаты, до смерти напугав своим грозным видом дворовую челядь, хватали мятежных бояр за шиворот, тащили в темницу.

Скоро весь город знал, что дружина Василия Васильевича вошла в Кремль. Бояре Дмитрия Шемяки спешили спастись бегством и, бросив домочадцев, садились на коней и уезжали из Москвы восвояси. Однако удавалось уйти немногим: бдительная стража хватала их у ворот, стаскивала с коней и, не считаясь с чином, подзатыльниками гнала к княжескому двору, где свой суд чинил Прохор Иванович.

Он обходил нестройные ряды бояр, сбивал с них шапки, а тех, кто особенно протестовал, широко размахнувшись, бил в зубы. А потом, глядя на кулак, сетовал:

— Все костяшки о противные морды ободрал. — И, глянув на Георгия, который, как собачонка, теперь не отставал от него ни на шаг, сказал: — Теперь ты бить будешь, у тебя кулак крепче.

Боярин Прохор Иванович заметил среди вольных людей верзилу саженного роста (до макушки которого и рукой не дотянуться), спросил строго:

— Кто таков?

— Сын боярский… боярина Федора Галицкого…

— Вот оно что! — возликовал Прошка Пришелец. — Дай ему, Георгий, по зубам!

Георгий засучил рукава кафтана по самый локоть, примерился и с размаху саданул детину в подбородок. Верзила покачнулся, словно раздумывая, а стоит ли падать, отступил на шаг, а потом, запутавшись в полах кафтана, растянулся во весь свой саженный рост.

— Силен ты! — похвалил Прошка.

Отрок заулыбался, похвала боярина была приятна:

— На кулаках дрался. Мои-то в кровь трудно ободрать.

Бояре помалкивали, опасаясь навлечь на свои головы новую беду. Ладно, пускай потешится. Вернется князь, посадит этого худородного на кол.

— Почему вы изменили великому московскому князю Василию Васильевичу? Или он вас не жаловал? Или не любил всем сердцем, как отец чад своих? А может, худое жалованье платил и деревеньки в кормление не давал? Молчите? Не было всего этого! Любил вас князь Василий Васильевич! Чем же вы ему за добро отплатили? Тем, что позволили очи его ясные вырвать, а сами на службу к его окаянному брату перешли!

Бояре подавленно молчали, справедливо полагая, что любое сказанное слово может пойти во вред, только шапки в руках стискивали сильнее, а головы клонили все покорнее.

— Выпороть их! — приказал Прошка. — Да так, чтобы визг по всей Москве шел!

— А потом что с ними делать, боярин?

— Потом? — слегка замешкался Прошка. — Всех до единого в темницу, там на волю Василия Васильевича оставим.

— Да как ты смеешь, холоп, на бояр, самих Рюриковичей, руку поднимать! — изрыгая проклятия, заорал мужичонка, горделиво распрямляя спину.

Прошка только хмыкнул.

— Этому розог не давать, а снять с него шапку, и пусть постоит таким на площади среди народа, — подверг он боярина еще большему позору.

В это утро служба проходила необычно: пусты были соборы. Москвичи молились дома, зажигали перед иконами лампадки. Смута в городе, не ровен час, и прирезать могут. Только нищие, как обычно, пришли к соборам в ранний час и заняли место на паперти в надежде получить милостыню.

Иногда слышались чьи-то истошные крики, которые вдруг внезапно обрывались. Прохожие крестились: видать, из кого-то душу вынули.