Она пришла в прекрасное состояние духа, небольшая светлая прядка волос отделилась от заколотой в небрежный шиньон массы и упала на Наташкин лоб. У Наташки был вид лукавой и смешливой хулиганки, девочки-подростка. Оскар протянул руку и погладил Наташкины губы, подбородок и шею.
— Ты все-таки гений, Оскар, — опять заговорила Наташка. — Додуматься до такого простого способа зарабатывать деньги! К тому же ты не меньше, чем я, любишь ебаться… — Наташка как-то стыдливо фыркнула.
— Ебать Женевьев де Брео не такое уж большое удовольствие, — возразил Оскар. — Ей пятьдесят.
— Ну и что, — пожала плечами Наташка. — Мне тоже когда-нибудь будет пятьдесят.
— Ты — другое дело. Тебя я смогу ебать и в пятьдесят.
— Спасибо, — склонила голову благодарная Наташка. — В пятьдесят лет я уже уйду из секса. Как боксеры уходят с ринга. Нужно уйти непобежденной…
— Да уж тебя победишь, как же! — засмеялся Оскар и, вглядевшись сквозь голубое облако в Наташкин холмик груди — Наташка любовно называла свои грудки курносенькими, — протянул к нему руку… Наташка дремотно и томно смежила глаза, чтобы зал не мешал ей прислушиваться к тому, как рука Оскара ласкает ее грудку…
— А вот слабо тебе выебать меня здесь, в ресторане? — вдруг быстро спросила Наташка, как бы не уверенная в Оскаре, и задвигала под столом ногами. Сбросив туфли, вытянула ноги и потерлась ступнями о лодыжки Оскара. По ногам Оскара, вверх к его паху, побежали мурашки… — Слабо? — опять тихо и серьезно спросила Наташа.
— Наталья… — начал Оскар. Он всегда, когда смущался и терялся, называл Наташку Наталья или Натали, взывая к ее серьезности через это официальное наименование лисьеподобного существа…
— Слабо… боишься, — хитро и соблазнительно улыбалась Наташка, и в сузившихся ее глазах сияли во все стороны разбитые вдребезги голубые хрусталики. — Трус, а еще палач…
— Что ты будешь есть, Натали? — спрятав лицо в меню, постарался отвлечь ее Оскар.
— Трус! — убежденно и весело констатировала Наташка. — Закажи мне саймон-стэйк… Я пойду в туалет, хочу пи-пи. Саймон-стэйк и салат из помидоров.
Наташка встала, весь зал опять смотрел на них, потому что невозможно было не смотреть на Наташку. От Наташки народ всегда чего-то ждал, у нее на лице было написано, что она вот-вот сейчас что-нибудь необыкновенное вытворит.
Задвигая обратно свой стул, Наташка насмешливо взглянула на сидящего с меню в руке Оскара и вдруг быстро почти прошептала: «Наберешься храбрости — постучи три раза в ледис-рум», — и ушла, колыхая попкой под голубым шелком на длинных ногах. Все без исключения мужчины в ресторане поглядели на Наташкину скрытую шелком попку, зная, что попка эта удивительной формы, прекрасна, и два эллипса, начинаясь у самой талии, спускаются вниз самой прекрасной на свете плотью, и тот, кто попробовал эту попку, подержал ее в руках, никогда уже попки этой не забудет.
«Какое все-таки Наташка элегантное существо», — подумал Оскар с восхищением. И он имел в виду не то, как Наташка одевается, нет, Наташка родилась элегантнейшим существом. Тоньше ее запястий Оскар не видел…
4
Когда через несколько минут Оскар постучал в массивную дверь ледис-рум, ему открыла испуганно улыбающаяся Наташка. В одной руке у нее был цилиндрик помады. Оскар, не говоря ни слова, вошел, оттесняя Наташку в тесное кафельное, залитое синим дневным светом помещение, поцеловал Наташкины недокрашенные губы и руками полез в теплые Наташкины тряпки.
— Не надо, миленький, — возбужденно заговорила Наташка, — не надо, я пошутила. Кто-нибудь войдет…
Руки Оскара, однако, уже хватали Наташкины голые бедра под платьем, миновали лоскутик трусиков, прошлись по системе резинок, поддерживающих чулки, и впились в мякоть попки.
— Что ты делаешь, О, что ты делаешь… Не…
Наташка запнулась, так как именно в этот момент Оскар рывком повернул ее попкой к себе и силой согнул Наташку так, что ей пришлось ухватиться руками за умывальную раковину. Затем он задрал Наташкино голубое платье, и все великолепие прекрасного белого крупа, нежных половинок предстало ему, Оскару, и заставило его член налиться волной набежавшей крови. Одной рукой Оскар проник под Наташкину попку, нащупал там самую горячую и влажную точку, указывающую безошибочно на вход в самую прекрасную в мире пизду, сдвинул чуть в сторону мягкий нейлон трусиков и единым движением всего тела вдвинул в Наташку хуй.
Наташка даже захрипела странно, как-то не по-человечески, оттопырила попку и опустила локти на раковину. Оскар крепко ухватил ее за полушария попки — он знал, что Наташка любит, чтобы попку ее держали крепко, — и отправился в волшебное путешествие…
Из путешествия по восхитительным землям, населенным дикой Наташкой, и только ею, вернул его к действительности настойчивый стук в дверь женской комнаты. Стучали, очевидно, уже давно…
— Что за черт, что происходит в этом туалете! — взвизгнул высокий женский голос. — Откройте наконец, сколько можно занимать туалет!
Оскар задвигался в Наташку и из нее медленнее и как бы с сомнением вдруг приостановился, не зная, что делать, но Наташка, повернув к нему голову, попросила хрипло:
— Не останавливайся, пожалуйста, еще поеби меня, я сейчас кончу. Еби же!..
Еще через несколько минут, не обращая внимания на стук в дверь и возгласы за дверью женской комнаты, Наташка и Оскар кончили вместе, как они больше всего любили, и, пока сперма его рывками выплескивалась в глубину Наташкиного тела, Оскар прижимал Наташку к себе, держа рукою нежный ее живот.
5
Когда они ехали в машине, Женевьев сочла нужным дать Оскару несколько основных инструкций по поводу того, как Оскару следует себя вести на обеде у Сюзен Вудъярд. Она никогда до этого не учила Оскара, как ему себя вести, очевидно, сегодняшнему обеду Женевьев придавала исключительное значение.
— Сюзен — моя лучшая подруга, — объявила Женевьев, промчавшись во второй уже раз на красный свет. Трезвая, Женевьев водила свой «бентли» еще более уверенно и нагло, чем пьяная. — Сюзен, может быть, самая интересная женщина, какую я когда-либо встречала. Она имеет репутацию лучшей американской новеллистки, она пришла в литературу лет десять назад вместе с поколением писательниц-феминисток, но она не феминистка. Я бы даже сказала, что она скорее антифеминистка. Я считаю, Оскар, что знакомство с нею может оказаться очень полезным для тебя, у нее огромные литературные связи.
Женевьев нравится думать, что Оскар пишет свой философский труд, в то время как Оскар даже не утруждает себя сделать вид, что он что-либо пишет. Женевьев восемь лет была замужем за издателем. Женевьев любит и хочет быть респектабельной и чтоб все вокруг нее были респектабельны. (Оскар все собирается как-нибудь сказать Женевьев, что вползать в «бентли» через одну дверь и выползать через другую — а Женевьев постоянно занимается ползаньем, когда она очень пьяна, — далеко не респектабельно.) Любовник-философ, пишущий книгу, — это очень респектабельно.