Иностранец в смутное время - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Лимонов cтр.№ 11

На Калининском важны были, он немедленно понял это, не крупные архитектурные сооружения, но мелкие киоски. Здания советских небоскребов, обветшавшие и заметенные пожелтевшими сугробами, выглядели нежилыми. К киоскам же присосались очереди. Из киосков сквозь узкие окошки поступали к жителям абсолютно необходимые им мелочи: пирожки, исходящие паром, стаканчики, яблоки, мандарины, пакеты, содержащие чулки, носки, лифчики. Из киоска «Союзпечать» в упор глядел плакатный Ленин на плакатного Майкла Джексона в окне киоска «Видео». В другом окне-грани этого же киоска Индиана заметил развернутый на Декабре настенный календарь с фотографией его соседа по отелю — усатого Вилли Токарева. Вот, оказывается, какой прославленный человек скрывается под шубой… Афиша, растущая из металлических штанг, извещала москвичей о предстоящем показе «гангстерской драмы в трех актах» — «Однажды На Западе», Сержио Леоне. Плохо намалеванный окровавленный перочинный нож привлек внимание Индианы. Почему перочинный? Дабы не пропагандировать среди населения разбойные финские ножи и кинжалы?

Но и в условиях отсутствия пропаганды оружия, ОНИ, его народ, выглядели распущенными и самоуверенными. Каждый шагал с достоинством, следовал не уступая тротуара. Его северный угрюмый и высокомерный народ… Чтобы они повиновались, следовало держать определенный и очень большой процент их в Сибири. Индиана вспомнил, как переводчица пары его книг на греческий уколола его замечанием: «Мы, греки, недолго терпели диктатуру черных полковников, — восемь лет. Мы не то что вы, русские, мы свободолюбивы!» — гордо сказала дама. Симпатичная пожилая дама не знает, однако, его народа. Жестокий, дерзкий, сентиментальный и угрюмый народ его всегда стремился к тотальной свободе. Дабы удержать его от разрушительной тотальной свободы, всегда требовались меры чрезвычайные.

Подземный переход от ресторана «Прага» к кинотеатру «Художественный» был затоплен грязной водой и залит человеческими массами. В переходе не было киосков, но торговали мелочами с ящиков и с рук. Сушеными грибами, нанизанными на нитки, хреном в баночках, кочанами капусты и очевидно дефицитными газетами. Индиана не почувствовал презрения к своему народу за эту азиатскую нищенскую убогость, выставленную напоказ в центре города в шесть раз больше Парижа. Ну, торгуют с рук, как в бедной Азии на базарах, и пусть себе торгуют, как умеют. Он уважал советских за торговлю танками и Калашниковыми, а вот чулки и помидоры его нация так никогда производить и не научилась. И тем паче торговать чулками и помидорами. О, суровые граждане Третьего Рима, умеющие умирать, но бездарные в искусстве жизни.

Он легко узнал Владислава, несмотря на плюс двадцать лет. Высоким и худым он был в юношах, таковым же и остался. Он облысел, но тыквенная голова его и в юности намекала на скорейшее облысение. Они обнялись и похлопали друг друга по спинам и плечам. Индиана Владислава — по серому пальто, Владислав Индиану — по бушлату. «Ты как морячок из Прибалтики», — сказал Владислав и улыбнулся в пегую бородку и усы. «Не холодно в бушлате?»

Индиана отметил, что украинское круглое, харьковское произношение приятеля осталось круглым. «Холодно. Но ничего теплее у меня в Париже не было. К тому же я хотел замаскироваться под местного. Чтоб иметь свободу маневра и просачиваться, не привлекая внимания».

«Ну нет, на местного не потянешь. За морячка из Прибалтики сойдешь, — Владислав еще раз оглядел Индиану, — однако в рабочие кварталы в таком виде забредать не советую, отпиздить могут. Они ведь отделяться решили от нас, прибалты… Пойдем, может, кофе выпьем тут рядом на Арбате? Там у нас кофеен наоткрывали. То ни одной не было, теперь десятки…»

«А нельзя ли где-нибудь пива?»

«С пивом тяжело. Бутылочного я лично уже несколько лет не видел. Только в баре может быть. Тут есть один на Калининском. Очень дорогой, правда, — Владислав, задрав с кисти рукав пальто, взглянул на часы. — Откроется только через час. Ты знаешь, наверное, по нам ведь антиалкогольная кампания пять лет назад прокатилась. Виноградные лозы в Крыму и в Молдавии повырубили на хуй, мудаки. Пивные заводы, только что купленные в Чехословакии и Германии при Андропове, разобрали и оставили ржаветь. А оставшиеся заводы переделали на производство минеральных вод…»

«Следовательно, продолжают реформировать радикальными методами. Я предполагал, что методы изменились».

«Какой там. Насаждают демократию насильственно. Впрочем, с нашими соотечественниками иначе и нельзя. Лозы вот жалко, лозы ведь в Крыму еще при Потемкине высаживать начали…»

Ранее эта улица была закрыта заборами, застроена позднейшими флигелями и сараями. Заборы удалили и обнаружилось большое количество невысоких домов-особняков. Человечных, но вовсе скушных и некрасивых. Индиана предпочитал имперский стиль единственных в своем роде циклопических построек эпохи Цезаря Сталина, а не эти старорежимные пузатости. Замерзшие бородатые художники подпрыгивали у бездарных творений своих, прислоненных к стенам и расставленных на карнизах. Встречались и бледные безбородые художники. В цокольных этажах особняков разместились скушные организации с неуютными названиями «Союзплакат», «Сберкасса», «Видео-Русс»… и заведения со сладкими названиями «Лакомка», «Бабочка», «Снежинка».

В «Бабочке» приятели получили две чашки кофе и два сока. Отыскали место за тяжелым хмурым столом. Нанесенная с улицы снегом на обуви посетителей вольно разливалась по кафельным плитам грязная вода. Они стали пить кофе, погрузив обувь в грязную воду. Владислав объяснил свое предложение. Вольное объединение при Одесской киностудии желало изготовить фильм по его роману «Автопортрет бандита в отрочестве». Сюжет: приключения пятнадцатилетнего Индианы в жестоком мире рабочего поселка. Первая любовь. Первые преступления. Подобно его сверстникам в Детройте или в Курнэв, рабочем пригороде Парижа, юный преступник и поэт Индиана завоевывал себе место под солнцем с помощью бритвы и стихов. Срок производства — два года. Аванс они ему заплатить, увы, не могут, нечем, но Индиана получит проценты от проката. Сценарий будет писать он, Владислав, если Индиана, конечно, не возражает. Договор подпишем через несколько дней, когда прилетит из Одессы продюсер.

Индиана сказал, что он согласен, — делайте фильм. Что он подпишет договор. Он в них верит. Что Владислав, так как у них была общая юность в Харькове (Владислав правда не жил в рабочем поселке), представляет, каким следует сделать Индиану и его друзей. Идет. Дерзайте, товарищи. В любом случае, — прибавил Индиана цинично, — маловерятно, что западные продюсеры когда-либо заинтересуются юностью Индианы в советском рабочем поселке, а если это и произойдет, то можешь себе представить этот странный фильм, Владислав?

«Ну как тебе наши кафе?» — спросил Индиану приятель, когда они покинули помещение. «В таком суровом климате сама суть кафе теряет смысл. Народ входит едва ли не в шкурах, во всяком случае в больших грубых одеждах, с сапог стаивает снег… мы сидели с ногами в луже, так что элегантное по сути своей занятие поливания кофе превращается в испытание. Если же устроить гардероб и снабдить пол сложной системой стока воды и впитывания грязи, или, того хуже, заставить посетителей снимать грубую обувь, кофе будет стоить во много раз дороже. Так? Кафе — забава легких климатов. Москве более пристали исконно русские типы заведений — «Водочные» и «Пельменные». Закончив тираду, Индиана осознал, что пытался объяснить Владиславу нечто большее, — всю советскую русскую жизнь, может быть, какой он ее видит.