Индекс страха - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Харрис cтр.№ 17

— Сколько мы рассчитываем получить?

— Я хотел бы миллиард, но соглашусь на семьсот пятьдесят миллионов.

— А комиссия? Что мы решили? Оставим два двадцать?

— Твое мнение?

— Я не знаю. Это твоя область.

— Если мы назовем цифру выше, чем принятая, то будем выглядеть жадными, ниже — лишимся их уважения. Учитывая наши успехи в данной области, это рынок, но я все равно склоняюсь к двум двадцати. — Квери отодвинул стул и положил на стол ноги одним легким уверенным движением. — Сегодня для нас очень важный день, Алекс. Мы целый год готовились к тому, чтобы им это показать. И они с нетерпением ждут нашей презентации.

Два процента годовых с миллиарда долларов равнялись двадцати миллионам, и это всего лишь за то, что он пришел сегодня утром на работу. Поощрительная премия в двадцать процентов с вложения в миллиард долларов, если эти двадцать процентов вернутся — скромные деньги по меркам Хоффмана, — еще сорок миллионов в год. Иными словами, ежегодный доход в шестьдесят миллионов долларов за работу, которая займет половину утра, и еще два часа мучительной болтовни в дорогом ресторане. Даже Хоффман был готов за это пострадать.

— А кто именно к нам приедет? — спросил он.

— Ну ты же знаешь, обычные подозреваемые. — Квери в течение десяти минут рассказывал о гостях. — Но тебе нет нужды беспокоиться. Я возьму их на себя. Ты только расскажи им про свои драгоценные алгоритмы. А теперь иди, отдохни немного.

Едва ли существует способность человека более важная для его интеллектуального прогресса, чем внимание. Животные обладают этим качеством — например, кошка, наблюдающая за норкой мышки, когда она готовится прыгнуть на свою жертву.

Чарлз Дарвин.

Происхождение человека (1871)

Кабинет Александра ничем не отличался от кабинета Квери, если не считать отсутствия чертежей яхты и любых других украшений за исключением трех фотографий в рамках. На одной из них Габриэль, снятая на пляже Памплон в Сен-Тропе, смеялась, глядя в камеру; солнце освещало ее лицо со следами засохшей соли на щеках после долгого заплыва в море. Хоффман никогда не видел человека, столь же полного жизни, и всякий раз, когда на нее смотрел, у него поднималось настроение.

На другой сам Александр, в 2001 году, в жесткой желтой шляпе стоял на глубине 175 метров под землей, в туннеле, в котором будет находиться Большой адронный коллайдер. Третья изображала Квери в смокинге — он получал в Лондоне премию, как лучший менеджер года Алгоритмического хеджевого фонда от министра правительства лейбористов. Как и следовало ожидать, Александр отказался присутствовать на церемонии. Хьюго поддержал его решение, что позволило повысить таинственность компании.

Хоффман закрыл дверь и обошел прозрачные стены своего кабинета, опуская жалюзи. Потом повесил на крючок плащ, вытащил из кармана диск с результатами сканирования своего мозга и постучал по нему костяшками пальцев, раздумывая, что делать дальше. На его письменном столе ничего не лежало и не стояло, за исключением шести экранов информационной системы Блумберга, клавиатуры, мыши и телефона. Он сел в ортопедическое вращающееся кресло с подголовником и пневматическим механизмом наклона, которое стоило две тысячи долларов. Затем открыл нижний ящик и засунул диск подальше, чтобы больше его не видеть. Захлопнув ящик, включил компьютер. В Токио Никкэй 225 [23] опустился к закрытию торгов на 3,3 процента. Корпорация «Мицубиси» потеряла 5,4 процента, «Джепэн петролеум эксплорейшн компани» — 4 процента и «Никон» — 3,5 процента. Фондовый индекс «Шанхай композит» упал на 4,1 процента — минимум за последние восемь месяцев.

«Все превращается в беспорядочное бегство», — подумал Хоффман.

Внезапно, еще до того, как он понял, что происходит, экраны начали расплываться у него перед глазами, и он заплакал. У него задрожали руки, он услышал тихий вой, верхняя часть тела конвульсивно задергалась.

«Я разваливаюсь на кусочки», — подумал он, в полнейшем расстройстве опустив голову на стол.

И в то же время Александр отстраненно наблюдал за своим срывом, словно находился на потолке и смотрел на себя сверху. Он быстро и тяжело дышал, как загнанный зверь. Через пару минут, когда приступ прошел и Хоффман сумел восстановить дыхание и понял, что чувствует себя гораздо лучше, его охватила легкая эйфория — дешевый катарсис после слез: он вдруг сообразил, что это может войти в привычку. Александр сел, снял очки, вытер глаза дрожащими кончиками пальцев и нос тыльной стороной ладони, потом щеки.

— Господи, — прошептал он. — Господи.

Пару минут Хоффман просидел в полнейшей неподвижности, пока не ощутил уверенность, что окончательно пришел в себя. Затем встал, подошел к плащу и взял книгу Дарвина. Положив ее на письменный стол, сел в кресло. Зеленая ткань — прошло сто тридцать восемь лет с момента издания — успела слегка потускнеть. Да и вообще, книга совершенно не соответствовала его кабинету, в котором не было ни одного предмета старше шести месяцев. После некоторых колебаний Хоффман открыл ее на том месте, где закончил чтение вскоре после полуночи.

«Глава XII. Неожиданность — Удивление — Страх — Ужас».

Хоффман вытащил закладку и разгладил ее. «Розенгартен энд Нидженхьюз, антикварные научные и медицинские книги», основана в 1911 году.

Он потянулся к телефону, после коротких колебаний принял решение и набрал номер магазина в Амстердаме.

Довольно долго никто не брал трубку: но тут удивляться не следовало, часы показывали только восемь тридцать утра. Хоффман к времени относился своеобразно: если он сидел за своим письменным столом, то остальные тоже должны были работать.

Александр не клал трубку, размышляя об Амстердаме. Ему довелось побывать там дважды, и город поразил его своей элегантностью и бережным отношением к истории; этот город обладал разумом. Хоффман решил, что нужно будет съездить туда с Габриэль, когда он разберется со своими проблемами. Они смогут покурить травку в кафе — ведь в Амстердаме все так поступают? — а потом будут весь день заниматься любовью в изящной спальне модного отеля.

Александр слушал длинные гудки в трубке и представил, как телефон звонит в пыльной книжной лавке, откуда через панели толстого викторианского стекла открывается вид на мощенную булыжником улочку, деревья и канал. Высокие полки и расшатанные лестницы; старинные инструменты, сделанные из полированной латуни — секстант и микроскоп; старый библиофил, сутулый и лысый, поворачивает ключ в замке и спешит к письменному столу, чтобы поднять трубку…

— Goedemorgen. Rosengaarden en Nijenhuise.

Голос оказался молодым и женским; мелодичным и протяжным.

— Вы говорите по-английски? — спросил Хоффман.

— Да. Чем я могу вам помочь?

Он откашлялся и наклонился вперед.