Насвистывая в темноте - читать онлайн книгу. Автор: Лесли Каген cтр.№ 25

Во второй раз мы уже не стали считать и просто отвернулись от Вилли и Венди, пока те отбегали и прятались. Детская площадка вся в огнях, прямо как стадион. Заморосил дождик. Эдди с Нелл уютно расположились на школьном углу, где, как они воображали, никто их не видит. Наверное, уже перестали дуться друг на дружку, я же своими глазами видела, как Эдди подбирается ко второй базе.

Тру завопила:

— Готовы или нет, мы уже идем!

И мы снова разбрелись. Я прошла между домами Фацио и Бюшамов, не слишком громко, надо признаться, повторяя: «Красный свет, зеленый свет, привидений нет как нет. Красный свет, зеленый свет, привидений нет как нет».

Я только что завернула за боковые кусты Бюшамов и в окошко видела, как Нана суетится на кухне, готовит вкуснючие канноли (по запаху догадалась), так что надо будет рассказать про это Тру, она их обожает. В небе громыхнуло, но я расслышала еще и крик, вроде кого-то поймало Привидение, так что помчалась туда, но не успела набрать скорость, как кто-то ухватил меня за косу и швырнул на мокрую траву. Не шутя. Я здорово ударилась. И почуяла, от него исходит что-то. Вроде того чувства. Ну, когда сильно чего-то боишься. И в сверкании молнии увидела наволочку от подушки, которую он нацепил на голову, проделав в ней дырки для глаз и рта, и ткань тихонечко шевелилась, словно паруса на корабле, пока он стоял, расставив черные ботинки на пористой резине по обе стороны от меня. Дождь ливанул со всей силы, но я все равно отлично расслышала, как Расмуссен наклонился к моему уху и прошептал: «Салли, милая, я люблю тебя» — таким сладким, сладким голосом, что я едва не поверила.

Нана Фацио закричала: «Mio Dio… mio Dio!» — и выбежала из дома в своем длинном черном платье, размахивая поясом для подвязки грудей над сморщенной головой, как лассо. Расмуссен тихо рассмеялся, сказал: «До скорой встречи» — и побежал к аллее. А я почувствовала круговерть в голове, примерно как если вскочить слишком быстро, и увидела падающие звезды, хоть дождь и поливал вовсю. Тру потом сказала, что я хлопнулась в обморок, прямо как Скарлетт О’Хара в «Унесенных ветром».

Очнулась я, когда он нес меня по ступеням крыльца дома Фацио. Наверное, увильнул от Наны, забежал за гараж Донованов, сбросил с головы ту наволочку, и вот он во всей красе, Расмуссен со мною на руках, и никто и пальцем не шевельнет, чтобы остановить его. «И куда подевалась Тру?» — хотелось мне крикнуть, да только ничегошеньки не вышло. Я пыталась отпихнуть его, но Расмуссену все было нипочем, он будто ничего не чувствовал. Точно я муха какая-то. Но затем я немного расслабилась: не станет же он убивать и насильничать на виду у всего квартала. О нет, только не хитрый Расмуссен.

Лицо мое утыкалось прямо в жетон Номер 343, ливень все не утихал, и полицейская форма пахла, как мои носки после катания на санках, и я вдруг вспомнила маму и горячее какао. И может, оттого, что у меня сил совсем не было, или, может, мне хотелось хоть ненадолго представить, что я ошиблась и Расмуссен на самом деле отличный парень, как все и считают… в общем, мне неловко об этом говорить, но я сдалась и перестала брыкаться, прижалась к нему покрепче и почувствовала на щеке дыхание: Расмуссен пел мне песенку.

Прямо перед домом Кенфилдов он перестал напевать и спросил:

— Он говорил с тобой, Салли? Ты узнала его?

Ха! Будто сам не знает, чего говорил, и понятия не имеет, каков с виду.

Я вывернула голову вниз, к земле, и спросила:

— Вы знали Дотти Кенфилд?

Ботинки те самые, коричневые, что он всегда носит. Должно быть, черные на толстой резине оставил у гаража Донованов, вместе с наволочкой.

Расмуссен глянул туда, где в темноте горела красная искорка от сигареты мистера Кенфилда, и сказал так тихо, что я насилу расслышала:

— Это печальная, такая печальная история, и ты слишком мала, чтобы все понять. — А потом сказал громче: — Добрый вечер, Чак.

Я так и не отважилась посмотреть в глаза Расмуссену, слишком уж боялась того, что могу там увидеть. Папа всегда говорил, что глаза — это зеркало души, и это странно, потому как лично я считала, душа расположена где-то рядом с сердцем, а не с глазами, но если папа так сказал, значит, это правда, и я ни за что и никогда не хотела бы заглянуть в черную душу Расмуссена.

Да только напрягаться не стоило, его глаза все равно были прикрыты тенью от полицейской фуражки, по которой ползли бусинки дождевой воды, но свет уличных фонарей так и сиял на губах. Они казались мягкими, как сатиновое одеяльце для новорожденных. Он убил Джуни. И Сару. Как бабуля выражалась, «Бог троицу любит», так что я наверняка буду следующей. «Ой…» — пискнула я.

— Ты в порядке, Салли? — спросил он, будто ему не все равно.

Дождь то хлестал, то затихал, словно колебался, не зная, что делать. Я оглянулась на наш дом. На крыльце сидела Тру, на коленях банка со светлячками. Тру — самый потрясающий охотник на светлячков. Они так сами к ней и летят. Я точно знала, что сестра наловила светлячков для меня; она всегда так поступает, когда я расклеиваюсь. Фонарики светлячков вспыхивали и снова затухали в банке, которую Тру придерживала подбородком. Завидев меня, она подняла сразу два больших пальца. Папа тоже так делал, и от этого я наконец заплакала. Потому что теперь меня укачивал человек, желавший моей смерти, и я ничего не могла с этим поделать. Чувствовала себя оторванным листиком, который плывет по Медовой протоке после грозы.

Расмуссен опустил меня на землю, подвел к крыльцу, усадил рядом с Тру и сказал: «Хорошо бы ей принять ванну», после чего повернулся и ушел, будто у него какие-то неотложные дела. Скорее всего, спешил затоптать следы ботинок во дворе у Фацио.

— Нравится? — спросила Тру.

Я потрясенно ахнула:

— Кто, Расмуссен?

— Нет же, глупая… Светляки. — Она сунула банку мне в руки. И тут я поняла, что сестра до смерти напугана.

Разглядывая банку, я сказала первое, что пришло на ум:

— Фантастика.

Только потом, уже плавая в горячей ванне, которую набрала для меня Нелл, я вспомнила, что за мелодию напевал Расмуссен, пока нес меня на руках. «Поймай падучую звезду», которую пел Перри Комо, в прошлом году эта песня была самой моей любимой. Мы с Тру разыгрывали в гостиной маленькое представление, распевали и делали вид, будто ловим падающие звезды и набиваем ими кармашки наших пижам, пока Холл не принимался орать, чтобы мы заткнулись ко всем чертям.

Потом, под простынями, пока сестра терла мне спину (а в этот раз она терла дольше, чем когда-либо), Тру прошептала:

— Это, наверное, Жирняй Эл был, это он поймал тебя во дворе у Фацио. Сама знаешь, вечно он никому прохода не дает.

Я даже не стала утруждать себя, рассказывая Тру, до чего я уверена, что это Расмуссен. Ну какой в этом смысл?

— Не беспокойся, — сказала Тру из темноты, и жар ее тела мешался с моим собственным, пока светлячки мерцали на нашей тумбочке. — У меня есть план, как с ним поквитаться. И заодно отобрать назад мой велосипед. Спокойной ночи, Сэл.