Великая мать любви - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Лимонов cтр.№ 30

— Получается, что вы не жертва Голливуда? — Я прилично заулыбался, так как Саймон Нортон мне понравился. Ханжество в моих глазах самый серьезный недостаток. Саймон, кажется, был начисто лишен его.

— Ха-га-га… Я-таки немало потрудился на чертовой кухне. Четверть века. Выдоил из них немало. Земля эта куплена на голливудские мани. Но последние лет десять я делаю исключительно trash books. У меня четыре сына, я был три раза женат, мне нужно кормить человек двадцать, потому я ушел в trash books business.

— Саймон! Старый жулик! — Выскочив из таборной живописной группы новых гостей, на нашего хозяина набросилась дама с крупным круглым задом, затянутым в пижамные штаны. Во всяком случае, штаны были подозрительно полосатыми и легкими.

— Вайолет! Old beach! [30] — Они обнялись и расцеловались с явным удовольствием.

— Бойз! — обратился он к нам, держа даму в объятиях. — Имейте все удовольствия, чувствуйте себя как дома. Я никого не представляю, ибо в такой толпе это бесполезно. Знакомьтесь сами. Вино и пиво в бочках на территории, и два бара имеются в доме. Чего надо — I will be around. [31] — И он повлек олд бич Вайолет к дому, по пути не забывая касаться выдающихся частей дамы.

— Вы знаете его историю? — В голосе Пам звучало восхищение. — Он был тяжело ранен в голову в последние дни войны. Пролежал в коме несколько месяцев. Выжил. Утверждает, что помнит тот свет. Что там холодно, темно и неуютно. Просветленный, решил использовать эту жизнь с наибольшим коэффициентом. Оказался в голливудских сценаристах случайно, только потому, что переселился из Чикаго в Калифорнию. В Калифорнию же его привлек не Голливуд, но природа. До того как стал сценаристом, ничего, как сам он утверждает, не писал, кроме писем. И вот, не желая этого, он заработал кучу денег. Он бы самым дорогим диалогистом Голливуда, дороже Натана Аргуса.

— На потребу дня… — пробормотал Никита. Ему не понравилось восхищение его подружки Саймоном.

— Что? — переспросил я.

— Он работает на потребу дня, — строго сказал мой друг модернист. — Ты тоже. Вечной литературы нет. Литература старится. Идеи старятся. Человек, утверждающий, что, читая Данте в приблизительном переводе, испытывает наслаждение, — лжец и сноб.

Улыбающаяся блонд в красном купальнике и босиком сунула нам в руки бумажные стаканчики с вином. Мы послушно глотнули. Взвизгнули скрипки народного, а-ля Нэшвилл, оркестра из пяти музыкантов, заухал контрабас, и несколько пар выделились из толпы. Затанцевали на небольшом пятачке земли, лишенном растительности. Пыль веселыми струйками выползала из-под ног.

— Я все же предпочту Данте в переводе голливудскому сценарию, — сказал Никита.

Я не стал ему возражать. Мы спорили почти каждый вечер и чаще всего на именно эту тему. Никита был уверен, что создает произведения, которые надолго переживут Никиту. Я же, напротив, считал его писателем специфического отрезка времени. Я вменял ему в вину отсутствие героя, то, что персонажи его бродят в непроницаемой пыли, подобной той, в какой мы приехали в гости к Саймону, что в Никитиной прихоти они почти неотличимы от пейзажа.

— Можно, разумеется, выбрать себе творческим методом литературный пуантилизм и всю жизнь дрочить точечки, однако ни Сера, ни Синьяк не стали художниками первого класса! — кричал я ему. — Времена орнаментальной прозы прошли, это был тупик. С рукоделия литература вернулась к ясности, и в ней опять ценится не метод и выдумка, но темперамент и талант.

Он соглашался со мной.

Но себя он считал ясным писателем!.. Продолжая писать, как лжеавтор «Слова о полку Игореве».

Девушки — стаканчики пива в руках — вернулись к нам.

— Мне не очень нравится здесь, Эдвард, — сказала Джули. — Я видела банду мотоциклистов… — Она не закончила фразу и неуверенно взглянула мне в лицо. — Саймон слишком гостеприимный… Смотри вон, входят…

Пыльные, шумные, загорелые ввалились сквозь просвет в кустах несколько десятков молодых людей. Навстречу им вышел из дому улыбающийся Саймон. Одна рука на талии прильнувшей к нему олд бич Вайолет. Саймон расцеловался со здоровенным бородачом в кожаной безрукавке.

— Hells Angels? [32]

— Но, — засмеялась Пам, — вам, иностранцам, везде чудятся Hells Angels. Это соседи Саймона по каньону. У них в каньоне еще с конца шестидесятых — коммуна. Посмотри на парня, к которому подошла голая блонд. Он совсем седой.

— Я не иностранец, — пробормотал я.

Приблизившись, толпа действительно оказалась много старше, чем издали. На загорелых рожах обнажились резкие морщины, шеи девушек оказались окольцованными морщинами.

— Что-то вроде современных цыган. Новые цыгане, — заметил Никита. — Ты смог бы жить, окруженный двадцать четыре часа в сутки телами полсотни родственников, а?

По этому вопросу наши мнения сходились.

— Нет, — сказал я. — Максимум трое суток выдержал бы. После сбежал бы. Или нужно быть обкуренным круглые сутки. Или пьяным. Частью потока жизни, молекулой.

Коммунары были скоро смыты и поглощены толпой. Главного бородача я увидел несколько минут спустя у бассейна пруда, сдирающего с себя кожаные штаны. Он, смеясь, подпрыгивал на одной, на удивление тонкой и белой (в сравнении с загорелым и мощным торсом) ноге. Ему на помощь бросилась обнаженная особь с узкими плечами и большим животом.

— Хэй, — воскликнул я, — она что, беременна?

— Ну да, — равнодушно подтвердила Пам. Бородач и беременная, обнявшись, опрокинулись в пруд.

— Натан явился! — объявил Никита радостно. — Будет хотя бы с кем поговорить. — И он ринулся в толпу.

Поблуждав взглядом, я отыскал черный френч «а-ля Сукарно» и бородку китайского философа. Несмеющийся, невозмутимый, Аргус поддерживал под руку Найоми, одетую в подобие желтого халата. Подбежавший к ним в джинсах и белой рубашке Никита был издали похож на хорошо ухоженного американского студента. Церемония рукопожатия Аргуса и Никиты выделялась из контекста этого, в сущности деревенского, несмотря на присутствие в нем элементов дебоша, празднества. Как будто испортилась машина времени и Аргуса сбросили не на китайскую, но на американскую гору, плюс еще ошиблись на пару столетий. Я подумал: пойти поздороваться? И не пошел. Выждав момент, когда Никита обернулся в мою сторону, я поднял руку и помахал Аргусу. Он вежливо наклонил голову.

— Это мой сын. — Проходя мимо и задержавшись лишь на секунды, Саймон оставил меня с молодым и очень круглоголовым Саймоном. У молодого Саймона, в отличие от старого, неприлично отсутствовала талия. Я подумал мимоходом, что эту часть тела он, может быть, унаследовал от матери.