У нас была Великая Эпоха - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Лимонов cтр.№ 37

Вслед за офицерами с наградами вышли с подобающе мрачными лицами начальник дивизии генерал-майор Малышев и полковник Сладков. За ними четверо офицеров почетного караула. Дойдя строевым шагом до края тротуара, они остановились и без команды совершили четкий поворот «кругом!». Подняли руки к фуражкам, отдавая воинскую честь показавшемуся в дверях гробу. В первой паре, подставив под гроб плечо, шел отец. Оркестр издавал мрачные и низкие звуки. Не имея никакого музыкального образования, ребенок не мог знать, что именно играет военный оркестр. Однако духовой военный оркестр, что бы он ни играл, всегда великолепен: благородные, звенели, напоминая о могущественном Риме и его легионах, литавры, злые, жалящие тоской флейты, бархатные трубы заливали сладостью боль от потери товарища.

Возлежа на плечах шестерых офицеров, майор Солдатенко поплыл вдоль тротуара под пыльными акациями, разрезая белым носом раскаленный полуденный воздух, и ребенок испугался, что низкие сучковатые ветки акаций исцарапают майору лицо. Иссушенная лапка акации отвалилась от дерева и упала майору на закутанные кумачом ноги. Теперь ребенок сумел увидеть, что майор лежит в мундире, и погоны всеми золотыми нитями, поймав солнце, казалось, горели на плечах майора.

«Куда папка его несет, мам?» — «К пушке, сынок. Он ведь на пушке на кладбище поедет». — «Мам, можно, я посмотрю?» Он получил разрешение и последовал за гробом. Дисциплинированные «иждивенцы» все остались на своих местах в колонне. Но многочисленные гражданские неорганизованно столпились, и рассмотреть происходящее человеку вынужденно маленького роста было нелегко. Он увидел, как гроб дрогнул и накренился кумачовыми ногами вниз, и его сложили ниже уровня голов. Протолкавшись меж гражданских поближе, он сумел, однако, рассмотреть фрагменты: зеленое крашеное железо пушки, дутые, как на «опеле», новые резиновые шины ее и Пушкин щит со щелью у ствола для наводки. Гроб установили за щитом. Пушка, он увидел, прицеплена к мощному грузовому автомобилю (американскому «студебеккеру» с открытым кузовом). Два офицера пронесли в кузов крышку гроба. Красноармейцы с траурными повязками стали по двое выходить из штаба дивизии с еловыми венками, украшенными цветами и лентами, и занимать место в колонне.

Он вернулся к матери. Вдова Марья Григорьевна и Евка, обе в черных платьях и черных платках, вышли из штаба, и начальник дивизии и полковник Сладков прошли вместе с ними вперед колонны и встали непосредственно за пушкой и гробом. Колонна вздрогнула, «иждивенцы» чуть сдали назад, музыканты заняли место перед «студебеккером», и под еще более мрачный, но мужественный марш, оповещающий Харьков о том, что герой войны умер, шествие тронулось, подымая пыль. Из окон выглядывало население и считало подушечки с орденами и медалями и венки. Подушечек было много. И население мысленно благодарило майора Солдатенко за его военную доблесть.

Сияющая бронза духовых инструментов, начищенные пуговицы и золотые погоны парадной формы офицеров, латунные, надраенные части затвора пушки, грузовик, затянутый в кумач и траур, венки в цветах и лентах с надписями золотыми буквами — все это великолепие жарко пылало в июльском зное… И пусть не Цезаря Августа, но майора НКВД везли через Харьков, но можно было ослепнуть от сияния…

От пышности похорон зависел в определенном смысле престиж дивизии. Ведь в городе стояли и другие «воинские части», как называл их отец. В них также кто-нибудь время от времени умирал или «погибал при исполнении служебных обязанностей». «Воинские части» негласно наблюдали за похоронами других частей, соревновались между собой — у кого похороны будут грандиознее. Разумеется, многое зависело от звания покойного. Скажем, похороны генерал-лейтенанта не могут быть сравнимы с похоронами простого пехотного лейтенанта, какого-нибудь «Ваньки-взводного». Генеральские похороны были зрелищем экстраординарным, и побывавшие на таковых помнили их и четверть века спустя. Однако майор Солдатенко имел репутацию отличного служаки. Пусть он и не дослужился до высших званий и майора получил уже больным, но на бархатной подушке, вслед за головным убором и личным, подаренным, маршалом Рокоссовским подаренным, немецким шмайсером несли Звезду Героя Советского Союза! Честно добытую кровью на Втором Украинском фронте, а не высиженную на заднице где-нибудь в Москве.

Милиция обязана была останавливать весь транспорт и давать похоронам дорогу. Военный патруль ехал в сотне метров впереди на «опеле», оповещая о грядущем прибытии кортежа. В нынешние времена покойника стыдливо прячут в глубину темного автобуса и спешно везут, как мясо в холодильнике, скорее с глаз долой. Сорок лет назад покойник был близок живому, и народ останавливался ради него, попрощаться, глядел, считал ордена, сожалел, разглядывал вдову и детей (если много детей шло за гробом, народу становилось легче). Если кто хотел, то мог прошептать что-нибудь индивидуально, вроде «До свидания, солдат…», или по-старому «Мир праху твоему», или даже перекреститься мог, если умел и считал необходимым. «Кого хороните?» — спрашивали гражданские с тротуаров.

«Майора хороним. Героя Советского Союза. Солдатенко зовут», — отвечали «иждивенцы». С тротуаров сходили и присоединялись к шествию старухи, оставшиеся без всех сыновей, вдовы, их было ужасающе много, безрукие инвалиды с пустыми рукавами. Безногие инвалиды катились вдоль тротуара рядом с процессией и сзади — проводить немного своего брата, солдата и героя. Про таких, как майор, умерших через несколько лет после войны, говорили: «Война его догнала…»

Ко времени, когда началась гроза, ребенок, конечно, устал. Но так как он обещал матери «не плакать потом», а «потом» именно уже и наступило, то он молчал и шагал, слушая оркестр. Может быть, когда он решил бы, что «потом» кончилось, он бы и разнылся, но гроза и дождь отвлекли его от усталости.

Гроза началась вдруг, без приготовлений. Лишь захрустело внезапно небо над похоронами. Один раз захрустело. Второй. Раскаленная, зашипела верховная твердь. Ясно возник на дневном небе всполох, как будто в коридоре перегорела вдруг электролампочка. Задул ветер, схватив все ленты венков и косынки женщин и дернув их… Загремел неторопливо артиллерийский как бы гром. Еще один… Еще… После четверти часа такой артподготовки из нагнетенных за пятнадцать минут спешно туч полилось…

Но никто никуда не побежал. Остановились. Вдова, пробравшись к пушке, накрыла лицо мужа черным платком, сорвав его с головы. Крышкою майора решено было не покрывать. «Он природу любил», — сказала вдова. Двинулись дальше под дождем. Лишь сбившись было, захрипев, но выплюнув воду из мундштуков труб, вновь зазвучали музыканты инструментами оркестра. Не траурный марш на сей раз, но любимую песню майора «Катюшу», дабы было ему весело ехать в последний раз под дождем по природе.

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег, на крутой…

И, сопровождая духовые и ударные, гвардейскими «катюшами» громыхало вверху небо.

Шагая рядом с матерью — сандалики давно прилипли к носочкам, — он размышлял о гвардейском ракетном миномете «катюша». Если бы его спросили о происхождении имени, он бы не задумываясь сказал, что, конечно же, веселое имя Катюша (так же, как и красивое имя Максим для мальчиков) дали счастливым маленьким девочкам их военные папы в честь грозного военного оружия, а не наоборот…