Белый шум - читать онлайн книгу. Автор: Дон Делилло cтр.№ 65

По радио сказали: «Избыток соли, фосфора, магния».

Вечером мы с Бабеттой сидели и пили какао. На кухонном столе, среди купонов, длинных лент чеков из супермаркета, каталогов торгово-посылочных фирм, лежала открытка от Мэри Элис, моей старшей дочери. Прекрасный плод моего первого брака с Дейной Бридлав, шпионкой, а следовательно – родная сестра Стеффи, хотя их разделяют десять лет и два брака. Мэри Элис уже девятнадцать, и она живет на Гавайях, где работает с китами.

Бабетта взяла бульварную газетку, оставленную кем-то на столе.

– Установлено, что мышиный писк звучит с частотой сорок тысяч колебаний в секунду. Хирурги применяют высокочастотную запись мышиного писка для уничтожения опухолей в организме человека. Ты веришь?

– Да.

– Я тоже.

Она отложила газету. Немного погодя взволнованно спросила:

– Как ты себя чувствуешь, Джек?

– Я здоров. Самочувствие отличное. Честное слово. А ты?

– Лучше бы я не рассказывала тебе о своем состоянии.

– Почему?

– Тогда бы ты не сказал, что, может быть, умрешь первым. У меня есть всего два сильных желания. Этого я хочу больше всего на свете. Чтобы Джек не умер первым. И чтобы Уайлдер навсегда остался таким, как сейчас.

Мы с Марри шли по территории колледжа в своей европейской манере – степенно, с задумчивым видом, склонив головы за беседой. Иногда один хватал другого за руку возле локтя – жест близости и физической поддержки. В других случаях мы шли чуть поодаль друг от друга, Марри – сжав руки за спиной, Глэдни – по-монашески сложив на животе, что выдавало некоторую озабоченность.

– Как ваши успехи в немецком?

– Я еще неважно говорю. Слова даются с трудом. Мы с Говардом готовим вступительную речь для конференции.

– Вы зовете его Говардом?

– Не в глаза. В глаза я его никак не зову, и он меня никак не называет. Вот такие отношения. А вы хоть изредка с ним видитесь? В конце концов, живете под одной крышей.

– Разве что мельком. Похоже, такое положение вещей вполне устраивает всех пансионеров. У нас такое впечатление, будто этого жильца не существует.

– Что-то в нем не так. Не могу понять, что именно.

– Он телесного цвета, – сказал Марри.

– Верно. Однако меня не это беспокоит.

– Нежные руки.

– Разве в этом дело?

– Нежные руки у мужчины заставляют задуматься. Вообще нежная кожа, младенческая. По-моему, он не бреется.

– А что еще? – спросил я.

– Пятнышки высохшей слюны в уголках рта.

– Вы правы, – взволнованно сказал я. – Высохшая слюна. Когда он наклоняется вперед, демонстрируя артикуляцию, я чувствую, как слюна летит мне прямо в лицо. А что еще?

– Еще привычка стоять у человека над душой.

– И все это вы замечаете, хотя видитесь с ним мельком. Удивительно. Что еще? – спросил я.

– Еще строгая осанка, которая, по-моему, не вяжется с его шаркающей походкой.

– Да, при ходьбе он не шевелит руками. Еще, еще?

– И кое-что еще, никак со всем этим не связанное, нечто мрачное и жуткое.

– Вот именно. Но что? Никак не могу понять.

– Вокруг него странная атмосфера, некое настроение, ощущение, некое присутствие, какая-то эманация.

– Но что? – спросил я, поражаясь собственному личному интересу. На краю моего поля зрения плясали цветные пятнышки.

Мы прошли тридцать шагов, и тут Марри принялся кивать. На ходу я следил за выражением его лица. Он кивал, переходя улицу, и продолжал кивать всю дорогу мимо музыкальной библиотеки. Я шел нога в ногу с ним, сжимая его руку у локтя, всматриваясь в его профиль, дожидаясь, когда он заговорит, и нимало не беспокоясь, что нам с ним совсем не по пути, а он все кивал, пока мы приближались ко входу в «Уилмот Грандж» – отреставрированное здание девятнадцатого века на границе колледжа.

– Но что? – спросил я. – Что?

Лишь четыре дня спустя он позвонил мне домой в час ночи и доверительно прошептал на ухо:

– Он похож на человека, который находит тела умерших привлекательными с эротической точки зрения.

Я пошел на еще один, последний урок. Стены и окна были загорожены скопившимися вещами – они занимали уже почти полкомнаты. Хозяин сидел передо мной с каменным лицом и, закрыв глаза, перечислял фразы из разговорника для туристов: «Где я нахожусь?», «Не могли бы вы мне помочь?», «Уже ночь, а я заблудился». Я с трудом досидел до конца. Марри навсегда повесил на этого человека правдоподный ярлык. Почти непостижимое в Говарде Данлопе сделалось понятным. Странное и почти отталкивающее сделалось болезненным. Отвратительная похотливость вырвалась из его тела наружу и, казалось, распространилась по всей забаррикадированной комнате.

Право же, мне наверняка будет не хватать этих уроков. А также – собак, немецких овчарок. В один прекрасный день они попросту исчезли. Наверное, понадобились в другом месте или их отправили обратно в пустыню оттачивать мастерство. Правда, люди в костюмах из милекса остались. С приборами для измерения и взятия проб они бригадами из шести-восьми человек разъезжали по городу на сигарообразных машинах, похожих на игрушки «Лего».

Я стоял у кровати Уайлдера и смотрел, как он спит. Голос за стеной произнес: «В «Набиско» Дайна Шор» за четыреста тысяч долларов».

То была ночь, когда сгорела дотла психиатрическая больница. Мы с Генрихом сели в машину и поехали смотреть. На место происшествия съехались и другие мужчины с мальчишками-подростками. Очевидно, в подобных случаях отцы и сыновья стремятся подружиться. Пожары сближают их, помогают завязать разговор. Можно по достоинству оценить оборудование и снаряжение пожарных, обсудить и покритиковать методы работы. Мужественность пожарного дела – чтобы не сказать типично мужская сила пожаров – вполне соответствует такому лаконичному диалогу, который отцы с сыновьями могут вести без неловкости и смущения.

– В основном, пожары в старых зданиях начинаются в электропроводке, – сказал Генрих. – Неисправная проводка. Это первая фраза, которую обычно слышишь в толпе.

– В основном люди погибают не от ожогов, – сказал я. – Они задыхаются в дыму.

– Это вторая фраза, – сказал он.

Пламя гудело в мансардных окнах. Мы стояли на другой стороне улицы и смотрели, как оседает часть крыши, как гнется и падает высокая труба. Из соседних городов то и дело прибывали машины с насосами, и на землю тяжело спускались люди в резиновых сапогах и старомодных касках. Шланги разворачивались и наводились на цель, а над крышей, в отблесках огня, на выдвижной лестнице показалась фигура. Мы смотрели, как начинает рушиться портик, чья дальняя колонна уже накренилась. По лужайке шла женщина в горящей ночной рубашке. Мы разинули рты – ни дать ни взять благодарная аудитория. Увидев эту хрупкую седую женщину, объятую пламенем, мы поняли: она безумна, она так далека от мира грез и неистовства, что огонь вокруг ее головы кажется чуть ли не пустяком. Никто не проронил ни слова. В этом пекле, среди вспыхивающих и с грохотом падающих деревянных конструкций, она обрела тишину и покой. Как ярко и убедительно. Какова сила безумия. Один брандмейстер поспешил к ней, затем в нерешительности попятился, будто она оказалась не той, кого он рассчитывал здесь встретить. Она упала в бледной вспышке огня – негромкой, будто чашка разбилась. Вокруг нее уже суетились четверо пожарных, пытавшихся сбить пламя касками и фуражками.