— Этот сукин сын забирается потрясающе высоко.
— Я знаю. Слышал, — сказал Хайндел.
— Да как быстро. Не успеешь оглянуться, а его уже нет. И на любую высоту.
— Я знаю, на какую.
— Я бывал в «пузыре», — сказал Рейтмайер.
— Восемьдесят тысяч футов.
— Этот сукин сын запрашивает сведения о ветре на высоте восемьдесят тысяч.
— Что невозможно по определению, — ответил Хайндел.
— Я настраивал перехват. Я слышал. Загадочный тип разговаривает.
Первый морской пехотинец, Дональд Рейтмайер, был мощного квадратного телосложения, с ленивой походкой — казалось, будто его ноги вязнут в песке. Он смотрел, как подъезжает тягач, чтобы отбуксировать самолет в отдаленный ангар. Самолет будут сопровождать люди с автоматами, затем они окружат ангар. Рейтмайер снял фуражку и указал ею на человека, который шел в их сторону по дымящемуся гудрону, худощавого, с опущенной головой, одно плечо ниже другого. Тот самый морской пехотинец, который наблюдал за посадкой самолета от радарного кожуха.
— Это Оззи. Очень на него похоже.
Хайндел крикнул:
— Освальд, пошевеливайся!
— Еще чути-чути! — воззвал Рейтмайер на местном пиджине.
— Не помирай на ходу.
— Живее давай, живее.
Втроем они пошли к казармам.
— Он летает высоко, это мы знаем, — сказал Рейтмайер, — остается вопрос, как далеко он летает и что делает там, куда долетает.
— Далеко в Китай, — сказал Освальд.
— Ты-то откуда знаешь?
— Логика и здравый смысл. И еще в Советский Союз.
— Его называют служебным самолетом, — сказал Хайндел.
— Это шпионский самолет. Он называется «У-2».
— Ты-то откуда знаешь?
— Из простых фактов, большей частью, — ответил Освальд. — Кое-что понятно и так, а то, чего не знаешь, довольно легко выяснить. Видели здания за ангарами в восточном секторе? Это называется «объединенная техническая консультативная группа». Но это все лапша на уши, на самом деле там прячутся шпионы.
— Ну, блядь, ты знаток, — сказал Рейтмайер.
— А ты думал, у них там общежитие для спортсменов?
— Ты бы лучше молчал о таких вещах.
— Я хожу на инструктаж. Я знаю, о чем нужно молчать.
— Ты что, не видишь вооруженных охранников?
— А я что говорю, Рейтмайер? К этой базе без допуска близко не подойдешь.
— Ну вот и заткнись тогда.
— Только представьте себе: полет над Китаем, — сказал Хайндел. — Китайские просторы.
— Китай не такой уж просторный, — ответил Освальд. — Не сравнить с Советским Союзом.
— А он какой по площади?
— Проехаться бы как-нибудь вдоль и поперек Союза на поезде. Поговорить с людьми. В России меня больше притягивают идеи, а не площадь.
— Какие идеи? — спросил Рейтмайер.
— Почитай книжку.
— Ты всегда говоришь «почитай книжку», будто там есть ответы на все вопросы.
— Может, и так.
— А может, и нет.
— Тогда почему я соображаю лучше тебя?
— Ты тупее меня.
— Но все-таки не тупее офицера, — встрял Хайндел.
— Тупее офицера не бывает, — ответил Освальд.
Они прозвали его Кроликом Оззи за поджатые губы, ямочки на щеках и быстроту движений при потасовках в казармах или в баре за территорией. Ростом он был пять футов и девять, весил сто тридцать пять фунтов, глаза голубые, скоро восемнадцать, оценки по поведению и квалификации повышались, потом падали, опять повышались и опять падали; количество очков, которые он набирал на стрельбище, было столь же неустойчивым.
Хайндела без особых на то причин называли Хайделом.
Он ходил в кино и в библиотеку. Никто не догадывался, с каким трудом ему даются простые английские предложения. У него не всегда получалось четко представить словесный образ. Писать было еще труднее. Когда он уставал, то мог правильно написать лишь пять слов подряд; даже в маленьком слове тяжело было не менять буквы местами.
Этой тайной он ни с кем не делился.
У него был пропуск в увольнительную, яркая гавайская рубашка, из-за которой он чувствовал себя самозванцем в собственной шкуре, и место у окна в поезде на Токио.
Свидание организовал Рейтмайер, объяснив Ли, что от него требуется лишь появиться в нужном месте в нужное время и улыбнуться своей искренней американской улыбкой. И тысяча запретных удовольствий у него в кармане.
Добро пожаловать в Японию — страну раздвижных дверей и узкоглазых шлюх.
Он шел невидимкой сквозь многослойный хаос сумеречного Токио. Шел около часа, глядя, как неоновый свет пробивается через транспортный смог, бросаются в глаза английские слова: «ПОТРЯСАЮЩЕ ПОТРЯСАЮЩЕ», шел под трамвайными проводами, мимо лапшевен и баров. Он видел японских девушек, что разгуливали под руку с шестерыми военнослужащими США — с виду повара или пекари, совсем щенки, на каждом — куртка с вышитым драконом. Шел 1957 год, но Ли казалось, что эти солдаты ведут себя как чванливые вояки, боевые ветераны, загребающие все подряд своими крюками для мяса.
Он шел по лабиринтам узких улочек, где толпились покупатели. Он был на редкость спокоен. Сейчас он находился вне базы, вдали от соотечественников, вдали от Америки, и это притупляло его настороженность, расслабляло напряженную кожу.
Он проверил по бумажке, как ее зовут.
Вдоль переулков горели фонари. Он видел безногого с аккордеоном, туловище человека сидело на странной металлической подставке, как швейная машинка «Зингер», на груди болталась картонка с иероглифами.
Мицуко ему понравилась: девушка с детским личиком, несколько бесформенная, в юбке, белой блузке и платке на голове; она ждала у знака с надписью «ВХОД ДЛЯ СОЛДАТ». О месте свидания условился Рейтмайер — улочка дешевых игровых автоматов.
Она отвела его в салон патинко — длинную узкую комнату, заполненную людьми, которые прижимались к прямоугольным автоматам. Они пытались загнать стальной шарик в крохотную дырку. Автоматы издавали фабричный грохот, наподобие типографского, наверное. Найдя свободное место, девушка нажала на рычаг, запускающий шарик. Это было сигналом к впадению в нирвану, или как они там называют свое абсолютное состояние. Она уставилась на серый круг, глядя, как вращается шарик. Люди проталкивались в комнату: студенты, пожилые дамы в кимоно, люди, с виду образованные, с высокооплачиваемой работой — все они ждали, когда освободится автомат. К некоторым выстраивались очереди человека по три, люди терпеливо переносили шум и табачный дым, как будто их не касалось ничего, кроме серого скачущего шарика.