Космополис - читать онлайн книгу. Автор: Дон Делилло cтр.№ 38

— Что еще?

— Кости зудят.

— Что?

— Скажите, что я неправ.

— Что?

— Предчувствие безвременной кончины.

— Еще что?

— Что еще. Тайные сомнения. Сомнения, которые вы и не признаете никогда.

— Вам кое-что известно.

— Я знаю, что вы курите сигары. Я знаю все, что когда-либо о вас было сказано или написано. Я знаю то, что читаю у вас на лице — много лет проведя в изучении.

— Вы на меня работали. Что делали?

— Анализ валют. Я работал с батом.

— Бат интересный.

— Я любил бат. Но ваша система настолько микротаймирована, что я не успевал. Не мог его найти. Настолько он бесконечно мал. Я стал ненавидеть свою работу — и вас, и все цифры у себя на экране, и каждую минуту своей жизни.

— В бате сто сатангов. Как вас зовут на самом деле?

— Вы вряд ли меня узнаете.

— Скажите имя.

Он откинулся на спинку и глянул в сторону. Выдать имя — это же, по сути, разгром, казалось ему, самый интимный провал характера и воли, однако он до того неотвратим, что сопротивляться нет смысла.

— Шитс. Ричард Шитс.

— Ничего мне не говорит.

Он произнес эти слова в лицо Ричарду Шитсу. Ничего мне не говорит. Ощутил в себе след былого затхлого наслаждения — отпустить замечание как бы между прочим, от него собеседник себя ощутит совсем никчемным. Настолько незапоминающаяся мелочь, а от нее такие возмущения.

— Скажите мне. Вы воображаете, будто я крал у вас идеи? Интеллектуальную собственность.

— Что человек воображает? Сто разного в минуту. Воображаю я что-то или нет, оно для меня реально. У меня синдромы из мест, где они реальны, например, малайзийские. То, что я воображаю, становится фактом. У них время и пространство фактов.

— Вы меня вынуждаете взывать к голосу разума. Мне это не нравится.

— Меня серьезно беспокоит, что мой половой орган утапливается в мое тело.

— Но он не утапливается.

— Тонет в моем животе.

— Но он не тонет.

— Тонет или не тонет, я знаю — тонет.

— Покажите.

— Мне вовсе не нужно смотреть. Есть народные верования. Есть эпидемии, они случаются. Люди тысячами, реально боятся и заболевают.

Он закрыл глаза и выстрелил в половицы между ног. Глаз не открывал, пока эхо выстрела не затихло на этаже.

— Ладно. Случаются такие люди, как вы. Я это понимаю. Я в это верю. Но не насилие. Не пистолет. Пистолет — это совсем неправильно. Вы не склонны к насилию. Насилие должно быть реально, основано на реальных мотивах, на тех силах мира, которые заставляют нас хотеть защищаться или принимать агрессивные меры. Преступление, которое вы желаете совершить, — дешевая имитация. Затхлая фантазия. Люди это делают, потому что так поступали другие. Еще один синдром, им заражаешься у других. У него нет своей истории.

— Это все история. — Он сказал: — Все это — история. Вы непристойно и оголтело богаты. Не рассказывайте мне о своей благотворительности.

— Я не занимаюсь благотворительностью.

— Я знаю.

— Вы не презираете богатых. Такого в вас нет.

— А что во мне есть?

— Смятение. Потому-то вы и нетрудоспособны.

— Почему?

— Потому что вам хочется кого-то убивать.

— Я не поэтому нетрудоспособен.

— Тогда почему?

— Потому что от меня воняет. Понюхайте меня.

— Понюхайте вы меня, — сказал Эрик.

Объект задумался.

— Даже когда вы самоуничтожитесь, вам будет хотеться еще большего провала — больше потерять, умереть больше других, вонять больше других. В древних племенах вождь, уничтожавший своей собственности больше, чем другие вожди, был могущественнее всех.

— Что еще?

— У вас есть все, ради чего жить и умирать. У меня нет ничего и ни того, ни другого. Вот еще одна причина вас убить.

— Ричард. Послушайте.

— Я хочу, чтобы меня знали как Бенно.

— Вы неуравновешенны, поскольку вам кажется, что вы не играете никакой роли, что вам нет места. Но следует спросить себя, кто в этом виноват. Поскольку на самом деле вам в этом обществе ненавидеть почти что нечего.

От этого Бенно рассмеялся. В глазах его вспыхнула дичинка, он огляделся, трясясь и смеясь. Смех был безрадостный, тревожный, а трясся он все сильнее. Пришлось положить оружие на столик, чтобы смеяться и трястись без помех.

Эрик сказал:

— Подумайте.

— Подумаю.

— Насилию нужна причина, истина.

Он думал о телохранителе со шрамом на лице, от которого несло ближним боем, с жестким и коренастым славянским именем, Данко, — он сражался в войнах за кровь предков. Думал о сикхе без пальца — таксисте, которого мельком заметил, когда подсел в машину к Элизе, мимоходом, совсем еще в начале дня, жизни, времени чуть ли не незапамятном. Думал об Ибрагиме Хамаду, его собственном шофере, которого пытали из-за политики, веры, клановой ненависти, о жертве глубоко укоренившегося насилия, что подхлестывали духи предков его врагов. Думал даже об Андре Петреску, кондитерском террористе, о пирожных в рожу и ударах, что достаются взамен.

Наконец он подумал о горевшем человеке и представил себя снова там, на Таймс-сквер — вот он смотрит на тело в огне, или в это тело, или сам в огне и смотрит наружу сквозь бензин и пламя.

— На свете нет ничего, кроме других людей, — сказал Бенно.

Ему было трудно говорить. Слова взрывались у него на лице — не столько громко, сколько импульсивно, выпаливались под давлением.

— У меня как-то раз была такая мысль. Мысль всей моей жизни. Меня окружают другие люди. Сплошь купи-продай. Сплошь давайте пообедаем. Я подумал: поглядите на них и поглядите на меня. Сквозь меня на улицу льется свет. Я, как это говорится, проницаем для видимого излучения.

Он широко расставил руки.

— Я подумал обо всех остальных. Подумал, как они стали теми, кто есть. Сплошь банки и автостоянки. Сплошь авиабилеты в компьютерах. Сплошь рестораны, и в них сплошь люди, и сплошь болтают. Сплошь подписывают копии счета. Сплошь вынимают копию счета из кожаной папочки, подписывают ее, отделяют копию от счета и кладут кредитку в бумажник. Одного этого бы хватило. Сплошь у людей личные врачи, которые заказывают за них анализы. Уже этого, — сказал он. — Я беспомощен в их системе, которая для меня бессмысленна. Вы хотели, чтобы я стал беспомощным роботом-солдатом, а я смог стать лишь беспомощным.

Эрик сказал: