Апокриф - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Гончаров cтр.№ 136

Прибыв из молодежного лагеря домой, Острихс, весьма гордый свежим знанием о мироздании, приобретенным без помощи родителей, при первой же возможности поспешил поделиться с ними и собственными сокровенными мыслями по этому поводу, и даже практическими выводами, каковые из всего этого следовали.

За мысли сошел довольно путанный пересказ довольно путанного пересказа кухонного философского диспута, устроенного студентами колледжа и подслушанного любознательной девочкой. А вот выводы были весьма радикальны. Удивляясь собственной смелости и, отчасти упиваясь ею, Острихс заявил родителям, что, по наступлении близкого четырнадцатилетия, он не намерен примыкать ни к одной из церквей, к которым принадлежали отец и мать.

Фиоси и Ямари на удивление спокойно восприняли эту весть. Прежде всего, они очень любили своего сына. Острихс, в свою очередь, почти никогда их не огорчал, был послушен, хорошо учился, а некая, вполне объяснимая нравственными поисками молодого сердца идеологическая вольность в семье, вынужденной многие годы стоять на веротерпимости, не казалась чем-то недопустимым. «Блажен, кто смолоду был молод», — припомнил по этому поводу какую-то известную строфу Фиоси. «Придет время, и все в нем перебродит, успокоится…» — благоразумно заключила про себя Ямари.

Таким образом, Острихсу без каких-либо боев с родителями удалось занять остававшуюся в их семье до сих пор вакантной нишу деизма. Впрочем, родители, думается, простили бы ему и атеизм, поскольку оба на личном опыте знали, что и среди безбожников сплошь и рядом попадаются приличные люди. Других критериев ценности представителей человеческой породы Фиоси и Ямари, люди простые и добрые, не знали.

К тому моменту, когда Острихс окончил гимназию и стоял на пороге взрослой жизни, когда ему уже довелось почувствовать и испытать силу своего дара, он продолжал больше по привычке придерживаться того же мнения по основному вопросу бытия, к которому пришел несколько лет назад под случайным влиянием детской влюбленности.

Так же внезапно и немотивированно человек может выбрать себе спортивную команду для «боления». И спонтанный выбор, как правило, остается на всю жизнь, вопреки всему и вся. Обычно это никак не волнует окружающих, потому что никоим образом не отражается ни на чьих интересах. Но вот, если представить себе, что переход «болельщика» из одной команды «фанатов» в другую способен принести кому-то серьезные дивиденды — то равнодушие как рукой снимает. Начинается борьба.

Первым, после торговца почуял в Острихсе серьезный потенциал «ловец человеков». Ибо одно дело — ловить удочкой, и, согласитесь, совсем другое — тралом.

Что же касается именно Рийго Тупсара, то он еще несколько раз безуспешно подъезжал к Острихсу с предложениями о новом сотрудничестве, суля на этот раз горы золотые. Однако молодой человек после памятного разговора с отцом оставался непреклонен. Более того, он попытался применить свою «волшебную палочку», чтобы отделаться от навязчивого «компаньона».

— Господин Тупсар! — стараясь быть максимально убедительным, произнес Острихс во время очередной атаки хозяина «Натурального молока». — Поверьте, я никогда не буду больше участвовать в рекламных компаниях. Обращаться с этим ко мне совершенно бесполезно!

И вот тут Острихсу пришлось убедиться, что его дар вовсе не универсален. Существовала, представьте, некая прослойка людей (и, как выяснилось позже, довольно значительная), на которую «феномен внушения веры» не распространялся. Господин Тупсар оказался ярким ее представителем. Избавляться от него пришлось традиционным способом — многократным, и с каждым разом все более нелицеприятным «посыланием».

* * *

Несмотря на приобретенную некоторую известность, так называемой славы Острихс себе еще не составил и мог ходить по улицам, не опасаясь, что на него будут показывать пальцами. Он по совету отца поступил на политехнический факультет местного университета и, по окончании лета, приступил к занятиям, продолжая, опять же по настоянию родителя, твердо уклоняться от каких-либо предложений попробовать обогатиться за счет использования своих необычных способностей.

Где-то в середине осени, когда небольшой университетский парк вспыхнул умопомрачительной палитрой листвы, готовящейся к роскошной смерти, Острихс у самых ворот только что покинутого им храма знаний столкнулся, как ему показалось, совершенно случайно, со служителем иного святилища.

Мужчина, на которого, поворачивая на улицу, налетел Острихс, был одет в очень скромный, старомодный, темно-серого цвета, длиннополый плащ, а на голове его зиждилась тоже не щегольская, почти черная шляпа из мягкого фетра. По еще теплому осеннему времени горло и грудь незнакомца не были прикрыты шарфом, и за высоким вырезом плаща можно было разглядеть темно-синюю, с глухим стоячим воротничком, сорочку. Лицо мужчина имел продолговатое и несколько скуластое, жесткость общего склада которого отчасти маскировалась аккуратно подстриженными, очень темными бородкой и усами, слегка тронутыми красивой сединой. Главным украшением этого лица являлась, однако, не растительность, а (ну, конечно же!) глаза: очень внимательные, очень ироничные, очень понимающие…

Как водится при неожиданном столкновении двух воспитанных людей, после прошедшей секундной оторопи, они рассыпались во взаимных извинениях и уже были готовы разойтись, но что-то их остановило. Точнее, это Острихс, заметив, что обладатель старомодного одеяния как-то уж очень внимательно смотрит на него, посчитал необходимым немного задержаться. Мало ли что: может быть, следует разрешить какое-то недоразумение? К тому же и лицо этого человека оставляло у Острихса смутное впечатление, что он его где-то, когда-то уже видел.

— Э-э-э… — начал мужчина, как бы в сомнении. — Простите, молодой человек, а не приходится ли вам матушкой госпожа Ямари Глэдди?

«Значит, действительно, какой-то знакомый…» — констатировал про себя Острихс, а вслух подтвердил:

— Да, это моя мама.

— А я и смотрю: что-то лицо мне вроде бы известное! — продолжил разговор неожиданный собеседник. — Ваша матушка года уже как три или четыре назад приводила вас к нам в храм. А память на лица у меня, могу похвастаться, редкая. А вот имя, простите, запамятовал… — и мужчина вопросительно воззрился на Острихса.

— Острихс. Острихс Глэдди, — отрекомендовался молодой человек и сразу вспомнил: «Ну, конечно! Это же священник! Видел я его раза два-три. Вон на нем и сорочка эта самая… из облачения, видимо…»

— Позвольте и мне представиться, господин Острихс, — с необходимой по ситуации церемонностью, приподняв шляпу, произнес служитель культа, — Хаардик Фантес, настоятель храма Бога Единственного и Светоносного. И Бог у нас Единственный, и храм у нашей церкви в Ялагиле, видимо, поэтому тоже единственный… — с грустной усмешкой добавил он и тут же посчитал необходимым деликатно поинтересоваться, — простите, а я вас не задерживаю? Я ведь человек довольно болтливый! Особенно люблю поговорить с приятными молодыми людьми. Но, если вдруг у вас совершенно нет времени, не стесняйтесь и пошлите старого трепача подальше! Даю вам честное слово: все понимаю и не обижусь!