Страна изобилия - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнсис Спаффорд cтр.№ 77

А потом секундная стрелка подвела ее. Две минуты боли; она ждала, когда кончится, все ждала и ждала, пока красная игла ползла дальше, вверх и через верхнюю точку циферблата, снова кругом и через нижнюю, и еще два полных оборота, и наконец она поняла, что на этот раз передышка не наступит — вообще больше не наступит. Изменила свою форму и боль схватки. Прежде она приходила волнами, нагнетаемыми, покачивающимися, поднимающимися все выше и выше, все они вздымались, если можно так сказать, в одном направлении, все вытягивались и сжимались, все кромсали и давили, направляясь к единой цели, в одну точку. Она раскрывалась — этого нельзя было не понять. Но теперь, казалось, цель исчезла, исчезла система. Если боль была морем, то теперь она превратилась в бурную неразбериху пены, взбаламучиваемой волнами, которые бежали куда попало и шлепались друг о дружку. Руки мясников забыли, что делают, и рвали ее как придется. Внутри наступило безумие. При этом пережить каждую секунду было все так же трудно, а теперь они будут надвигаться на нее без конца, не останавливаясь, без какой-либо логики, без каких-либо оснований. Так нельзя, подумала она. Я так не могу.

— Сестра, — позвала она.

Голос ее звучал, как писк. И еще раз. И еще. Наконец пришла Инна Олеговна, вытирая красные руки о полотенце.

— Что такое? — спросила она.

— По-моему, что-то не так, — прошептала Галина.

Сердитая тетка вздохнула и стала копаться у Галины в том месте, для которого та так и не придумала подходящее имя, такое, чтобы удобно было произносить.

— Все в порядке, — сказала она. — Просто вторая фаза пришла. Так и надо. Тебе еще, наверно, часа два.

Еще, наверное, два часа. Еще, наверное, 120 минут. Еще, наверное, 7200 секунд. Вечность, целая вечность.

— Прошу вас, — сказала Галина, — пожалуйста. Дайте мне что-нибудь. Это мучение. Я больше не могу.

Нет у нас ничего такого, — сказала сердитая тетка. — Это против правил. Ты что, больная, что ли?

— Но я больше не могу, — Галина беспомощно заплакала, не всхлипывая, из внешних уголков глаз потекли слабые струйки. Вместе с соленой водой из нее капало все самое ужасное: предательство тела, разрушенные планы, полнейшее одиночество. — Не могу, — плакала она. — Не могу, не могу, не могу.

— Что значит — не могу? — сказала Инна Олеговна. — Надо — значит, надо. Нечего реветь, слезами тут не поможешь. Главное — правильный настрой. Так что соберись и давай, дыши правильно, а то ребенок помрет.

Да, эта игра ей была знакома. Это всю жизнь выдавали за средство от всего. “Делай вид, что все вокруг не так уж плохо”. Если плачешь, делай вид, что улыбаешься. Если озадачена, делай вид, что уверена. Если голодна, делай вид, что сыта. Если видишь путаницу, делай вид, что существует план. Если сегодня все паршиво, делай вид, что наступило завтра. Если больно — психологическая подготовка. Руки мясников работали без устали. Черные пятнышки на абажуре светильника за головой у Инны Олеговны поплыли, сделались четкими. Сталактиты из черной слизи с ножками и крылышками — все это были раздавленные мухи, которых прихлопнули и оставили гнить. “Но почему я должна делать вид, что мне не больно”, — подумала она, и вдруг ее охватила такая злость, какой она за собой не помнила.

Сердитая тетка собиралась уходить.

— Сестра! — крикнула Галина, обнаружив, что боль можно перекинуть в голос, если перестать стараться, чтобы было не так больно. В крик — все разом, все это ощущение, будто тебя заживо выскребают изнутри, превращая в кровавый туннель. — Сестра!

Акушерка вернулась; вид у нее был удивленный.

— Ну, что еще?

— Мой муж, — прохрипела Галина, обнажив зубы, — секретарь комитета комсомола электроприборного завода.

— Тем более ты должна пример показывать, — сказала сердитая тетка, но на этот раз более осторожно.

— У него везде друзья. Хорошие друзья. В горсовете, в Комиссии партийного контроля. Среди них и те, кто надзор за больницами осуществляет, — продолжала она; слово “осуществляет” вырвалось с шипением. — Стоит ему только слово сказать, и неприятности вам обеспечены. Вы меня поняли?

— Это против правил…

— Вы меня поняли?

— Да.

— Тогда идите, принесите мне что-нибудь обезболивающее — Опять шипение. — Мы же в больнице. У вас должен быть морфий где-нибудь. Пойдите и принесите.

— Но…

— Никаких но. Делайте, что сказано!

Инна Олеговна поспешно ретировалась.

Да, ей вкололи немножко чего-то, что было спрятано где-то на полке, и этого только-только хватило до начала последней фазы, и тогда ее перевезли по коридору в эту психушку — родильную, и теперь ей уже плевать было на крики и вопли, она и сама добавила шуму, когда начались потуги. Девчонка лежала на соседнем столе, белая, тихая, оглушенная, все было кончено, ребенка уже запеленали и унесли; но, услышав, какие слова кричит Галина, она засмеялась. “А мать его я из квартиры выгоню, чего бы мне этого ни стоило”, — подумала Галина и приготовилась встретить свое будущее.

Нет, слышь, ребята! Правдой мудрено жить, лучше кривдой. Нас обманывают, и мы, слышь, обманываем.

“ Косыгинские реформы” 1965 года привели к тому, что в карманах у директоров заводов оказалось немало денег, однако тому, чтобы остановить замедление темпов роста в СССР, отнюдь не поспособствовали. Даже согласно приукрашенным официальным данным, за время пятилетки, которая охватывала с 1966 по 1970 год, был достигнут лишь небольшой подъем на o,5 %. По оценкам ЦРУ он составлял всего 0,2 %, а более поздние пересчеты показывают, что никакого улучшения, возможно, не было вообще. Каким бы этот эффект ни был, он носил кратковременный характер; во всех отчетах, официальных и неофициальных, темпы роста впоследствии продолжали неумолимо падать, пятилетка за пятилеткой, мрачно двигаясь вниз, к нулю. Механизм роста буксовал. Левиафановы шестеренки заело. Это стало одной из причин относительной потери авторитета самого Косыгина в правительстве. Когда сняли Хрущева, они с Брежневым стояли наравне. К концу бо-х Косыгин стал всего лишь одним из министров брежневского правительства, мелкой сошкой, явно подчиняющейся безмятежно-хитрому специалисту по “организации и психологии”. В политическом смысле оказалось, что правильно было даже не пытаться.

Ибо подмога пришла оттуда, откуда ее не ожидали. В 1961 году в Западной Сибири было открыто первое месторождение нефти, а к 1969-му геологи — многие из которых были сотрудниками Академгородка — обнаружили их почти шестьдесят, и все были до краев полны нефти, пригодной для продажи. Все были более или менее приведены в действие к 1973-му, когда произошло нефтяное потрясение и цены во всем мире подскочили на 400 %. Внезапно из огромной автократии, пытающейся самостоятельно достичь изобилия, Советский Союз превратился в производителя, поставляющего нефть на мировой рынок, и посыпались нефтедоллары. Внезапно у советского руководства появилась возможность откупиться от некоторых недостатков экономики. Если колхозы по-прежнему не могли прокормить страну, продовольствие можно было потихоньку импортировать. Если народу нужны были товары потребления, можно было купить технологию для их производства, например, целый автозавод, собранный “Фиатом” на берегах Волги. Брежневскому режиму удалось добиться, чтобы в быту появились кое-какие предметы роскоши. В 1968 году в советских домах было jo миллионов телевизоров, а к концу 70-х — 90 миллионов; к этому времени у большинства советских семей появились и холодильники, а у многих — стиральные машины. Отпуска на солнечных черноморских пляжах стали обычным делом. Сигареты, водка, шоколад и парфюмерия обычно стояли на полках, даже тогда, когда там не было мяса и молока.