Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Эрлер cтр.№ 70

Александр искоса бросил на нее взгляд, который современники, за неимением более точного и всеобъемлющего определения, называли томным и чувственным. Действительно, когда они любили друг друга, он бросал на нее этот взгляд, как бы говоривший: «Да-да, моя девочка, теперь тебе хорошо». Сейчас же его можно было перевести как «тебе полегчало, я очень рад». А вообще, он часто и в разных ситуациях бросал подобный взгляд, просто потому, что у него был такой взгляд.

— Ну? — ободряюще, без упрека спросил Александр.

Таис взглянула на него испуганно и с раскаянием. Человек, который так торопился жить, улыбнулся ей в ответ своей белозубой, обезоруживающей улыбкой, и они поняли друг друга без слов.

— Начинайте тушить, — отдал он приказ таким тоном, как будто все это действо было заранее продумано и спланировано.

Потом, трясясь в повозке в обозе, тянувшемся по горным дорогам в Мидию, глотая пыль дальних дорог, Таис на трезвую голову долго раздумывала над тем, что натворила в опьянении и не совсем здравом уме. Пришлось смириться с содеянным, а заодно и пересмотреть свое мнение о возможности обыкновенной семейной жизни с необыкновенным возлюбленным.

— Потомки не поймут и осудят тебя, — сказала Таис Александру с усмешкой, скрывающей сожаление.

— Ерунда. Мне наплевать. Если тебе стало легче, если ты считала, что так надо, значит, так надо. Только это и важно. Все пройдет, остаемся — мы… Осудят, конечно, как же не осудить, это же так приятно, — усмехнулся Александр. — Только мой собственный суд мне важнее. Кто вообще в состоянии меня судить? Кто мне ровня, чтоб понимать и судить меня? Мне плевать на суд толпы. Лучшие люди Эллады узнали на собственной шкуре, как переменчива людская любовь и как постоянна человеческая глупость и подлость. Эзоп, Сократ, Анаксагор, Протагор, Пифагор были уничтожены судом толпы. Великого Фидия сгноили в тюрьме. Возьми великих политиков и поначалу любимцев народа — Фемистокл, Павсаний, Кимон, Мильтиад — изгнаны, превращены из героев в предателей. Прав Фалес: наилучший правитель — это тот, кто доживает до старости и умирает своей смертью.

— А мне больше по душе слова мудреца Питтака: лучший правитель тот, кто приучит подданных бояться за него, а не его. Как все за тебя боялись, когда ты заболел на Кидме!

— Боялись за меня потому, что боялись за себя. Понимают в редкие минуты своими бараньими мозгами, что они без меня — ничто и пропадут — ни за что.

— И все же люди тебя любят, — не унималась Таис.

— Боятся, потому и любят. Некоторые любят, потому что кое-что понимают в жизни, некоторые уважают, а кто-то и ненавидит. А любят до тех пор, пока я силен и удачлив.

Таис смотрела на него жалобно, ей не нравилось слушать такое.

— Ну, ладно, любят, — смягчился Александр, — как же не любить, когда я такой хороший.

В Экбатанах, столице древней Мидии, куда они прибыли из Персеполя, преодолев 700 километров пути, деревья покрылись нежным кружевом свежей листвы и распустилась сирень. Здесь, в Азии, она была особенно роскошной; пышней и ароматней, чем в Афинах, с многолистными огромными цветками белого и всех оттенков фиолетового цветов. Во дворе школы гетер росли кусты сирени, поэтому ее запах всегда напоминал Таис время ее ранней юности, а лучше сказать — позднего детства. Таис казалось, что она созрела позже других девушек и дольше оставалась ребенком. Александр считал, что в ней и сейчас много следов детства — чистота, способность радоваться всем сердцем, непосредственность. Его это умиляло, а раз так, то пусть будет так. Таис ведь тоже видела в нем мальчика, и он ее тоже умилял. Что может быть скучнее и печальнее взрослых, напрочь искоренивших в себе всякие остатки детского!

Итак, сирень. Таис сидела в чужом дворе дома какого-то экбатанского богача, убежавшего вместе с Дарием. Невзирая на перемену хозяина и все драматические события, приведшие к ней, здесь цвела и благоухала сирень, от ночного ветерка шелестела листва, был май, была весна, была любовь. Таис ждала Александра, как ждала его всегда. Пусть это не ее дом, но она будет счастлива и любима в нем так, как она будет счастлива везде — в палатке, во дворце, в любом лесочке, пока будет любима им.

Александр шел быстрой походкой, не замечая ее в темноте. Таис с замиранием сердца просияла и позвала его. Он подошел, улыбаясь, опустился к ней на кошму под цветущий абрикос. Его глаза светились в темноте, как звезды, но свет их был не холодный и отстраняющий, — он притягивал и грел.

— Давно ждешь под деревом?

— Всегда жду тебя, милый, — Таис поцеловала его, и он закрыл глаза, она поняла это по тому, что стало темно. — У тебя глаза светятся в темноте, — шепнула Таис.

— Как у кота?

— Как у Диониса, мой дорогой. «В его глазах соединился могучий свет солнца с нежным сиянием луны», — процитировала она из гимна Дионису. — Это и про тебя.

Он улыбнулся, лег, положил голову ей на колени и вздохнул.

— Устал? Пойдешь спать? — Она ласкала его волосы на затылке. Самые нижние были мягче других и вились мельче. Она любила играть этими локонами, как будто сохранившимися с детства.

— Устал, — признался он.

— Все дела переделал?

— У-гу…

…А дела в этот день были следующие: царь принял решение в ближайшее время рассчитать и наградить фессалийцев и греческих союзников. Парса была взята, Персеполь сожжен, разорение Эллады отомщено, так что для них война отмщения закончилась. Предстояло отправить их с охраной к морю и позаботиться о переправе на триерах в Эвбею. Царь поручил Пармениону доставить взятые в Персеполе деньги с охраной в 6000 македонцев в Экбатаны и передать их Гарпалу. Самому же Пармениону с наемниками, фракийцами и частью конницы надлежало идти через земли кадусиев в Гирканию. Начальнику царской илы Клиту, задержавшемуся по болезни в Сузах, надлежало явиться в Экбатаны, взять македонцев, оставленных для охраны денег, и идти в Парфию, куда позже собирался направиться и сам Александр…

— Ну, скажи уж, зря я распаковала вещи, весь день убила?

Александр смотрел снизу вверх смеющимися, лучистыми глазами.

— Не зря. Останемся здесь на пару дней. Дарий направляется к Каспийским воротам, хочет уйти в Бактрию. Бистанес, сын Оха, поведал мне об этом сегодня. Подкрепления не подошли, учуяли, что дело проигрышное, так что мне можно не спешить. Все уже решено, все — только дело времени.

— И ты веришь предателю? — спросила Таис.

— Дарий причастен к смерти отца и дяди Бистанеса, и он должен за них отомстить. Я верю в кровную месть, это для персов — святое, как и для нас. Плюс здравый расчет — с кем сейчас выгоднее дружить.

— В расчет я верю больше, это так типично для варваров, — заметила Таис с неприязнью.

— Не все люди такие, как ты. Как раз наоборот, все не такие, иначе, почему бы я тебя так любил.