Он даже погрустнел, что бывало крайне редко.
– Эх ты! – Настя взъерошила его густые светлые волосы. – А еще супермен. Ты просто не смирился с тем, что я не выцарапала тебе глаза из-за какой-то дамочки с интернет-магазином. Ее Марина зовут, да?
– Да. И по поводу глаз ты тоже права. Хотелось бы движухи в наших отношениях. Но некогда давать тебе такую возможность. Собираемся. Ты выписала адреса заводчиков или питомников, где продаются собаки? Где продаются платья и трубки – я знаю. У меня лежит в столе один неозвученный гонорар. Как раз к сегодняшнему дню. Гламурная подруга Моника со мной расплатилась… Как всегда.
– Неужели опять?
– Да. Такое однообразие. Очередного мужа взяли на очередной подруге.
– Фу, какой плохой гонорар.
– Да не такой уж… Подруга с этим событием пропиарилась в Твиттере, всем это страшно понравилось, а ей особенно. Выложила все самое интимное. Муж вернулся к Монике, как блудный сын. Подарил ей ресторан. Вполне святочная история. Так что мы можем сегодня ни в чем себе не отказывать.
– Мы и не будем, – улыбнулась Настя. – Только не к заводчикам поедем, а в приют. Там бездомные или брошенные собаки, есть щенки. Наверное, именно щенка мы и возьмем, чтобы рос вместе с Олежкой.
– Мама! Папа! – влетел в спальню возбужденный ребенок. – Мне снилась собака! У нее был хвост, как у лисы!
– Начинается, – вздохнул Сергей. – Вроде бы мы отмучились с твоими, Настя, вещими снами, теперь этот явился.
– Он ничего плохого не видел во сне, – Настя уже стояла на коленях и внимательно рассматривала сына. Это у нее была такая ежедневная, минутная диспансеризация, которая включала анализ настроения, активности, жизненного тонуса малыша. Сергей прочитал в ее взгляде заключение: Олежка здоров и весел.
– Отлично, – отреагировал он на ее неозвученное заключение. – Конечно, сон мог быть хуже. Например, у собаки во сне мог оказаться карман на животе, как у кенгуру. И что бы мы делали?
Олежка ахнул.
– А такие собаки бывают?
– К счастью, нет, – ответил Сергей. – Марш умываться. Собираемся, питаемся, едем!
Когда счастливый ребенок вылетел из комнаты, Настя задержала Сергея за руку.
– Подожди. Я, конечно, ревную тебя к другим женщинам. И, если понадобится, выцарапаю тебе глаза. Постараюсь.
– Успокоила! Рублем одарила! – рассмеялся Сергей. – Понадобится! Обязательно! Я сообщу, когда.
Глава 23
Да. Петр вечером искренне хотел оставить матери еду и уехать. Но она заныла про семейные альбомы, которые он истребил с особой жестокостью. Как мечтал всю жизнь. Эти похабные альбомы, где его младенческие фото находились по соседству со снимками разных мужиков, иногда полуголых или вовсе голых. Где молодая Виолетта изгибалась в соблазнительных позах, стояла, держа его за руку у моря или океана, и ясно было, что сын ей нужен лишь как очередное подтверждение ее женственности. Ему это было ясно. И сейчас, когда она – старуха, когда он ее засушил в этой квартире многолетним заточением, она хочет это увидеть. Она хочет получить удовольствие от того, что это когда-то было! Ее триумф и его унижение. Вечер перестал быть томным.
– Почему у тебя такой бардак? – прорычал он, вытаскивая ее за руку в заваленную тряпьем прихожую. – Зачем ты все это вывалила из шкафов? Ты что, не можешь убрать? У тебя времени нет?
– Я устала, – испуганно забормотала мать. – Я не помню, как это произошло. Я плохо вижу, здесь темно.
– Ты плохо видишь?! – Он достал из внутреннего кармана пиджака айфон, нашел текст, который скачал дома из Интернета, и сунул ей под нос. – Читай.
Она посмотрела на него удивленно, немного отодвинула его руку – у нее была дальнозоркость – и начала читать. Он бросил телефон на полку через две минуты. Заговорил тихо и зловеще:
– Ты плохо видишь, значит? Мне сорок пять, а я читаю только в очках. Тебе за восемьдесят. Ты никогда не болела. Ты даже не седела, как все нормальные женщины. У тебя были белые волосы, как у шлюхи, такие они и остались. Я врач и знаю, что говорю. Ты и в старости осталась шлюхой. Убирай!
Она засуетилась, руки задрожали, она уже понимала, что ее ждет. Но мать просто не умела убирать. Это всегда делали приходящие работницы. Сейчас это иногда делал он. Она что-то поднимала, несла к шкафу, там опять бросала на пол, путалась… Он всегда пытался сдержать первый удар. Но нога в ботинке сама дернулась и опрокинула мать навзничь. Он выключил свет в прихожей, перетащил ее в спальню, не зажигая света – боялся, что кто-то заметит, – и бил кулаками и ногами куда придется. Она не закрывала лицо, не пыталась спрятаться, просто скулила. Тонко, надрывно… возбуждающе. В свете полной луны не видно было ее сморщенного лица, костлявого тела. Она корчилась у его ног, точно такая, как тогда, когда он плакал у себя под одеялом и мечтал ее убить или изнасиловать. И он опять не сдержался. И не собирался сдерживаться. У него были сотни женщин, но ни одна не рождала такого яростного сплава вседозволенности, мести, садистского удовлетворения. Врач-гинеколог мог поставить себе сексуально-психиатрический диагноз.
Потом он отбросил ее, она продолжала скулить, значит, жива. Петр встал, застегнулся, вышел в прихожую и вырубил свет в квартире. Свет ей не нужен.
На площадке Петр понял, что ему сейчас не стоит садиться за руль. Он вошел в другую квартиру, этажом выше, сразу прошел к бару в гостиной и пил виски из горла, пока бутылка не опустела. Потом, не раздеваясь, упал на диван, свернулся, как привык в детстве, и провалился в сон, после которого человеку становится ясен смысл ада. Он выбрался из сна без желания жить, но помогла злость. У него все есть, он завоевал свой праздник, и он его себе устроит. С Риткой или с кем-нибудь еще. Что он ненавидел, так это корпоративы. Эта сука, которая сейчас скулит этажом ниже, отбила у него охоту водить хороводы. «Но она дала тебе все», – вдруг сказал ему внутренний голос. «Хренушки, – ответил он, – я все забрал сам. Силой. В противном случае мне бы сегодня выдали сумму, как школьнику, на подарок».
Он посмотрел на пустую бутылку виски. Надо было оставить ровно глоток, больше нельзя. Но там не было ни капли. Пришлось открыть бутылку коньяка, чтобы немного поправить настроение. С чем у Петра было все в порядке, так это с чувством меры в отношении алкоголя. Запой ему не грозил. Он выпил немного коньяка, прошел в ванную, душ не стал принимать. Просто умылся, почистил зубы, стараясь не смотреть на себя в зеркало. Он боялся увидеть там не свое лицо, а лицо мальчика, которого он всю жизнь пытается в себе задавить. Задавить своей полноценностью, исключительностью позорного, униженного, нелепого пацана. Ничего. Все в порядке. Сейчас ему все говорят, какой он симпатичный и приятный человек. Еще бы. Он сделался настолько интересен многим, что это стало правдой. Все именно в таком порядке. Сначала – нужен, потом – симпатичный и приятный. Когда хочет. Ярость улеглась, стало ясно, что он все делает правильно. Петр надел пиджак, накинул на плечи легкое кашемировое пальто от известного дизайнера, вышел из квартиры, спустился, кивнул охраннику, сунул ему купюру в руку. Тот молча кивнул в ответ.