Жестокая любовь государя - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 66

Каждая из сторон спешила заполучить сильного бойца. Не скупилась на посулы, откармливала его обильными харчами, как это делает добрый хозяин, потчуя жирного порося отборными отходами, чтобы потом прирезать после Великого поста. Одним из таких бойцов был Гришка, который обжирался перед каждым праздником.

Но чаще Григория покупали в качестве «таранного молодца», который кулачищами обязан был подмять под себя передний ряд и увлечь в образовавшуюся брешь остальное ополчение.

Хитер был Григорий на такие проказы.

Одно время Гришка с Гордеем Циклопом бились за посадских, которые никогда не скупились на выпивку. У них самая последняя баба держала у себя в погребе до дюжины бочек настоя из смородины и густой, как кровь, браги из клюквы.

Потом Гордей помалу стал собирать вокруг себя бродячих монахов, без которых не обходилась ни одна кулачная затея. Все здоровенные, с кулаками в целый молот, они ставили в заклад по две шапки серебра и всякий раз оказывались первыми. А немного позже Гордей Циклоп уговорил Григория принять его сторону.

Целый год они ходили по базарам и веселили детин и молодух своей силой и удалью, а потом Гордей Циклоп надумал остаться в Москве совсем.

Братия Циклопа собралась этой же ночью. Площадь перед Городской башней оказалась тесной: бродяги и нищие заняли все закоулки двора, стояли и сидели. Каждый был занят делом — затачивали ножи, крепили кистени, пробовали на крепость посохи. Безмятежно спал один Гордей.

Оставшиеся за изгородями бродяги, не успевшие вовремя подойти к башне, пытались пролезть через высокие прутья, но стрельцы бдительно несли караул и древками бердышей запихивали осмелевших нищих обратно за забор.

По всему городу раздавался стук колотушек и крик десятников, которые, не жалея глоток, орали на дремавшую стражу.

С виду был обычный обход. Однако поведение бродяг не укрылось от бдительного ока боярина Челобитного приказа. Оправившись от опалы, Петр Шуйский еще накануне слушал ябеды от шептунов, которые толкались у Городской башни. Они были глазами и ушами хитрого боярина. Петр Шуйский с уверенностью мог сказать, сколько раз чихнул Гришка и каких баб за ночь испробовал Гордей. Для него не оставалось секретом, что между татями шел разлад. Вот поэтому на базарах поубавилось бродяг, а если и сидят какие нищие, то своим видом больше напоминают разбойников, чем сирых и обиженных: глаза злющие, руки загребущие.

Обход в этот день Петр Шуйский велел начинать чуток раньше. И часу не прошло, как засовы и замки были заперты; врата прикрыты; перегорожены заостренными прутьями улицы.

В одном месте стрельцы натолкнулись на группу лихих нищих, которые с молчаливой угрозой наблюдали за приближением караульщиков, а когда до стрельцов оставалось несколько саженей, в воздухе засвистели кистени. Двоих татей побили насмерть, а оставшихся словили и свезли в темницу.

Это была боевая дружина Гордея Циклопа. Он, как опытный воевода, выставил впереди лагеря дозоры, опасаясь неприятельского штурма.

Но Яшка Хромой безмолвствовал.

Пришло утро, которое погасило костры и отворило все запоры.

Удары колотушек помалу ослабевали, а затем смолкли совсем, словно невидимый сторож, охраняющий покой Москвы, подустал за долгую ночь и завалился в истоме в лесные кущи, куда не способен проникнуть ранний рассвет. Мерный бой колотушек сменился скрипом отворяемых дверей, бренчанием цепей. Послышался лязг засовов. И скоро улицы наполнились деловым гулом, радость нового дня захватила все дворы, сбрасывая с города остатки дремы, ударил колокол.

Вместе с медным гулом новый день родился по-настоящему.

Боярин Петр Шуйский по обыкновению объехал посты, ненадолго остановился у Городской башни, пристально вглядываясь в лица ее обитателей, а потом, махнув рукой, изрек:

— Пусть режут друг дружку, только с Москвы всех спровадьте!

Через два часа стольная напоминала осажденный город: со стрелецких слобод, выстроившись поколонно, в столицу шествовали служилые люди. Они окружили Городскую башню и шаг за шагом стали теснить нищих к городским воротам. Те не желали идти, цеплялись за решетки, упирались, но стрельцы уверенно, словно подобное им приходилось совершать едва ли не каждое утро, прикладами втолковывали указ Шуйского. Особенно глупых кололи саблями.

Раза два для пущей убедительности кто-то из молодцов пальнул из пищали, и гром заставил отшатнуться многочисленных зевак, застывших по обе стороны улицы.

Бродяг и нищих набралось с пяток тысяч. Зрелище комичное и печальное. Облаченные в жалкое тряпье и рвань, они брели, ковыляли, грозились и проклинали на чем свет стоит Петра Шуйского, стрельцов, а заодно и окаянного самодержца; бродяги плевались по сторонам, хныкали и смеялись.

Какая-то нищенка сумела прорваться через цепь стрельцов, но была вытеснена назад улюлюкающими московитами, упала на дорогу, растерла грязную соплю по лицу, поднялась и лениво побрела вслед за братией.

Ротозеи пытались в толпе нищих рассмотреть самого Гордея Циклопа, однако его не было. Стрельцы, помня о тайном наказе Шуйского, тоже пытались заприметить Гордея — срывали клобуки с монахов, извлекали здоровенных детин из толпы, но атаман разбойников пропал.

Кто-то сказал, что он поменял свое обычное монашеское облачение на боярский кафтан. Кто-то обмолвился, что видел Циклопа в одежде стрельца перелезающим через ограду. Другой говорил, что приметил его убегающим через тайницкий ход. Но только один Григорий мог сказать, где сейчас находится знаменитый тать. Гордей Циклоп сначала укрылся в колодце у Городской башни, а когда стрельцы были далече, колодезный журавель, не без помощи верного Гришки, вытащил его на поверхность, а сытный дом вдовой купчихи дал приют.

Бродяг погнали до самых Вознесенских ворот, а потом через коридор стражи выпускали по одному. Стрельцы всматривались в лицо каждого, выпроваживали из города с словами:

— А ну пошел! И чтобы духу твоего в стольной более не было!

Бродяга, не успев осенить себя знамением, уже выдворялся из города, ощутив на своей заднице всю силу стрелецкого пинка.

Город опустел.

Старуха-нищенка, выпрашивающая копеечку у Мясного ряда, казалась ветхим чудом. Тихий ее голос был услышан, и каждый проходивший мимо кидал на цветастый платок мелкую монетку.

Стража у городских ворот в этот день была особенно бдительной. Ее усилили отроками с Пыжевской слободы. Воротили всякого нищего, отваживали плетями каждого бродягу. Однако некоторые неведомыми путями все же просачивались в город и скоро позанимали привычные места на базарах и многолюдных перекрестках.

Даже несведущему стало ясно, что бродяжья братия разделилась на враждующие полки, которые молчаливо топтались у зарослей камышей на берегу Москвы-реки. Видно, дожидались всесильного гласа своих правителей, чтобы, подняв клюки, сокрушить в поединке супротивников.

Бродяги сбивались в грязные гудящие толпы и, пугая хлебосольный рынок, разместившийся на песчаном склоне реки, шагали по рыхлому плесу.