Потешный русский роман - читать онлайн книгу. Автор: Катрин Лове cтр.№ 28

Мне не хватило духу призвать его к порядку, спросить, да ты понимаешь, что говоришь, как тебе не совестно. Бывают дни, когда лето еще не кончилось, но уже похолодало, вам пора отправляться в Сибирь, а сил не хватает, причем на главное. Я предпочла сконцентрироваться на темах, о которых можно было размышлять молча. Что такое современное искусство? Существует ли прямая связь между колебаниями температуры по разные стороны Уральского хребта? Откуда взялась фамилия Белл, заменившая фамилию Снежнова? Может, это тоже «арт-объект»?

Я злюсь на себя за то, что пошла у Жана на поводу, хотя мне совершенно не хотелось сопровождать его в галерею, созданную и управляемую Еленой Белл-Снежновой. Это одно из самых посещаемых культурных заведений Москвы, заявил Жан, а я смолчала, хотя обычно такие фразочки вызывают у меня улыбку. Самая известная, самая авангардная, далее по списку — прочтите в журналах, создающих нужную репутацию, чтобы «продукт» хорошо продавался. Если бы все гении, в том числе авангардисты, которых продвигают глянцевые журналы, и впрямь были такими одаренными и исключительными личностями, мир давно изменился бы к лучшему, наша жизнь тоже стала бы чистым наслаждением и все мы сидели бы под зонтиком и любовались окружающим пейзажем. Да, мне следовало выкрикнуть в лицо моему другу — но я в очередной раз промолчала, — что, будь на нашей планете столько истинных талантов, она не стала бы тем, чем стала, а именно — преддверием ада. Среди других сюжетов, которые я могу обдумывать, сидя в такси за спиной доведенного до крайности водителя, есть и такой: что было бы с искусством, занесенным в разряд современного, которым торгуют, как современным, без пустого медийного трепа, маркетинговых изысканий и узкого круга богатых клиентов? За рулем нашего такси сидит раздражительный водитель, рядом находится мой упрямый друг, у которого болят зубы, голова и печень, молчание затягивается, и я задаюсь следующим вопросом: что было бы с рынком так называемого современного искусства без списания налогов, подарков, товаров оптом и других сногсшибательных бонусов, которыми пользуются те, кто инвестирует в эту область из чистой любви к искусству?

Когда Жан обозвал шофера такси бестолочью — сказал по-русски «ты что тормозишь, дебил?!», — и заявил оскорбительным тоном, что он, Жан Либерман, сию минуту покинет эту машину, пойдет пешком и сам, без посторонней помощи, отыщет в этом новом квартале одну из самых известных в Европе — в обеих ее частях — галерею, детище одной из самых одаренных женщин своего поколения, которая сумела одна, без мужской помощи, взойти на вершину и управляет галереей твердой рукой, я содрогнулась, предвидя худшее, и не ошиблась, Жан заявил, что заплатит только половину суммы, которую нащелкал счетчик, он не лох и за полдела отдаст половину денег. Я долго молчала, но тут поняла, что пора вмешаться, и обратила внимание Жана на то, что наш шофер ужасно похож на уроженца страны под названием Грузия со столицей Тбилиси.

И что с того, спросил Жан.

Я достала из сумочки несколько банкнот, протянула их горячему уроженцу юга бывшей Империи и вышла из машины, наплевав на «непедагогичность» жеста: чем больше чаевые, тем меньше жителям развивающихся стран хочется искать новые пути развития.

Ты просто смешна, заявил Жан, вылезая под ледяной дождь, и это замечание снова навело меня на мысль о критериях, которые заставляют нас брать в лучшие друзья Жанов Либерманов, а не благовоспитанных мальчиков, готовых всегда быть у нас под рукой.

В огромных странах есть одно обстоятельство, которое следует всегда держать в голове, оно куда важнее списка архитектурных памятников и достопримечательностей. Я говорю о расстояниях. Даже между такими банальными объектами, как цветочный и газетный киоски. В огромной стране пропорции тоже огромны. Это известно канадцам, американцам, китайцам, австралийцам и бразильцам, но лучше всего это знают русские. И только уроженец Швейцарии Жан Либерман игнорирует коллективное знание больших народов, связанное с понятиями пространства и времени. Только Жан Либерман верит, что, проявив настойчивость и имея крепкие ноги, можно все преодолеть, черт побери, даже высочайшие вершины, четырехтысячники. Жан шагает под дождем по бесконечным проспектам, этакое ничтожное насекомое, букашка, говорит «нам сюда», а через сорок минут — «нет, туда», и продрогшая женщина покорно семенит следом. Что такое современное искусство?

Я стою, согнувшись пополам, на мокром тротуаре и кашляю так сильно, что Жан останавливается, испугавшись, как бы я не выкашляла душу на виду у всех. Он возвращается, машет руками, кричит, что мы на месте, ну разве мир не прекрасен, и жизнь, и дождь, и мой кашель, до галереи всего несколько метров, двести или триста метров. Я чувствую ужасную слабость во всем теле, но, когда Жан подходит совсем близко, начинаю колотить его кулаками в грудь. Я его почти ненавижу. У меня начинается очередной приступ кашля. Да ладно тебе, говорит мой друг Жан, если собираешься путешествовать в одиночку по Сибири, не стоит так переживать из-за простой прогулки по Москве. Я откашливаюсь, пытаюсь отдышаться и спрашиваю, действительно ли он рассчитывает отыскать свою Елену в его нынешнем… состоянии. Я пытаюсь подобрать определение, не нахожу слов и повторяю, ну, в твоем состоянии.

Да, отвечает Жан.

Прекрасно.

Что касается меня, я беру такси и возвращаюсь домой, чтобы высушиться и согреться. Наши пути расходятся, ты отправляешься за Еленой, я — в кровать.

Ты ведь не возражаешь, правда?

Жан возражает.

Из нас двоих писательница — ты, восклицает он.

Если пишешь, говорит Жан, нельзя ничего пропускать, ни под каким предлогом, кто знает, что потом пригодится?

Я видела, какие глаза были у моего друга, когда он произносил эти жестокие и насмешливые слова, и в очередной раз сдалась. Мой спутник немедленно заговорил о чудодейственных отварах и настойках, которые он приготовит для моих усталых ног — позже, ближе к вечеру, когда будет время озаботиться столь мелкими обыденными вещами.

И вот мы, вымокшие до нитки, рука об руку подходим к похожему на бункер зданию, где предположительно находится галерея современного искусства. Входим и попадаем в обескураживающе пустое белое пространство, где нет ни материальных объектов, ни людей. Неужели галерею Елены Белл национализировали? Предметы искусства конфисковали за недоплату налогов? Сомнения и страхи обрушиваются на нас, как ливень во время бесконечного блуждания по Москве. К счастью, наши усталые, но все еще зрячие глаза позволяют нам обнаружить на одной из стен легкие насечки. Мы решаем, что там, по всей вероятности, должен находиться лифт — небывалых размеров, но лифт. Вопрос в том, как он функционирует. Проще говоря, как его вызвать.

— Где кнопка?

— Ты видишь кнопку?

— Должна быть кнопка, — утверждает мой спутник.

Мы пристально вглядываемся в стену, в насечки, и у нас возникает чувство, что эти неодушевленные предметы дразнят нас.

— Пойдем по лестнице, — решает Жан.

— Тут нет лестницы.