Я долго кружила вокруг церкви, но так и не решилась зайти и встала на улице у часовни. Бог поймет, что я стесняюсь просить его при всех.
Я подумала, что все же могу к нему обратиться. Если он все видит, то знает, что я ничего особенно плохого не делаю (надеюсь, он не заметил, как я читала Мурину синюю тетрадку). Я попрошу его только об одном, о самом главном, — о Муре.
«Если ты есть, прости, пожалуйста, что я тебя беспокою. И сделай, пожалуйста, чтобы у моей дочери Муры все было хорошо, — пробормотала я несколько раз, — пожалуйста, я очень тебя прошу».
— Ну, как дискотека? — небрежно спросила я.
— Клевая. Боря два раза приглашал меня танцевать, — доложила Мура, забыв, что я не знаю, кто такой Боря.
— А разве он не уехал на Север? — удивилась я, забыв, что я не знаю, кто такой Боря.
— Зачем ему на Север?
Глупый доверчивый теленок и не заметил, что я себя выдала. Наверное, она считает, что я все про нее по определению знаю. До сих пор наблюдаю за ней в свою волшебную подзорную трубу, или еще откуда-то ко мне поступают сведения.
— У нас же скоро экзамены. Он на журфак собирается. А сочинения пишет плохо, не то что Танька. Хочешь, покажу, как Танька прикольно пишет?
Мура помчалась к себе и принесла синюю тетрадку, предварительно отогнув листы, где она записывала всякую ерунду про Борю и рисовала платья, купальники и шляпки.
Вот оно что!.. В синей тетрадке Мурка переписывалась с Танькой. Вернее, Танька переписывалась сама с собой, сочиняла письма и за Б., и за Мурку. Несуществующий Б. назван в честь Бори из класса, которому Мурка звонит с шуршалкой. Мура с Танькой обе в него влюблены, но звонит именно Мура, потому что у нее лучше получается шуршать.
Выходит, я зря совершила свое преступление. Думаю, так часто бывает, когда человек идет на сделку с совестью, — душу продал, а ничего толком не получил.
— Мура, а почему героиней романа в письмах была выбрана ты, а не сама Танька?
— А мы по очереди. Я первая героиня, а Танька вторая. Сейчас Танькина очередь, так она уже два письма к себе сочинила и пишет третье. Вообще-то нечестно, мы договорились по два.
Я хотела сказать, что у Таньки определенные литературные способности и я даже плакала над ее письмами, а Мурка, балда, и не расставляет знаков препинания, но вовремя спохватилась.
— Ну, а ты что делала, как вечер провела? — спросила Мурка.
— Я?.. А я на углу Владимирского проспекта и Колокольной. У часовни Владимирского собора.
— Да? А что ты там делала? — удивилась Мура.
— Что делала, что делала, стояла просто.
Никому на свете, ни за что и никогда, не признаюсь, что заглядывала в синюю тетрадку. Эта тайна уйдет вместе со мной.
Может быть, расскажу об этом Муре. Потом, когда у нее самой будет дочь-подросток.
31 марта, среда
16.00, в машине. Звонок.
— Ты где? Ужас! Все получили двойки за контрольную! — Мура, радостно.
— А ты?
— А я нет, я единицу.
Пытаюсь пролезть в левый ряд, не пускают.
16.05, в машине. Звонок. Не могу понять, как мы жили, когда не было мобильных телефонов?!
— Ты где? Ужас! Это же просто издевательство надо мной! — мама, нервно.
— Что?
— Отложили вынесение приговора по делу ЮКОСа.
— А почему над тобой?
— Я же переживаю.
Высунулась из окна, попросилась в левый ряд, пустили.
16.07, в машине. Звонок.
— Ты где? Ужас! Олег будет варить суп из лосося в сливках. Была на рынке, купила лосося. Не хотели чистить, скандалила, — Ольга, возбужденно.
— Надеюсь, безобразно?
— Да. Знаешь, что меня раздражает на рынке, не считая общего омерзения?..
— Не могу говорить, перегородила движение…
Раз все едут на красный, я тоже поеду…
16.11, все еще в машине, в жуткой пробке на Фонтанке. Звонок.
— Ты где? — Кисуля Сергеевич, деловым тоном.
— Я в поликлинике.
— Долго там еще будешь?
— До вечера. Сейчас стою в очереди в аптечный киоск. Очередь большая, и все с рецептами.
— Да?
— Да.
— Посмотри налево…
Я посмотрела налево и увидела рядом с собой синий «мерседес». Кисуля Сергеевич был так близко, что мог бы дать мне прикурить или ущипнуть за нос.
— Вот, Кисуля, возьми! Подарок тебе, — Кисуля Сергеевич протянул мне через окно бумажный пакетик.
— Ой, это мне? Спасибо! — Я развернула пакетик, и в руку мне выкатился крошечный блестящий камушек.
— Сделаешь себе колечко, — сказал Кисуля Сергеевич.
Что это, бриллиантик? Почему бриллиантик, почему в пакетике, почему? А что, если он его отнял на дороге или изъял как вещественное доказательство? Я быстро запихала бриллиантик обратно в бумажный пакетик и сунула в окно синего «мерседеса».
— Спасибо, Сергей Сергеевич, но мне мама не разрешает принимать в подарок меха и бриллианты. Говорит, дорогие подарки обязывают. Это наш фамильный принцип от прабабушки…
— Ну, раз фамильный, тогда ладно. Буду звонить, — недовольно сказал Кисуля Сергеевич, выбрался из пробки на тротуар и понесся по тротуару к Невскому.
Мне было грустно. Но если хорошо подумать, я не виновата. Во-первых, я его честно предупреждала, что могу приврать, а во-вторых, Кисуля Сергеевич сам виноват — нечего занимать мою жизнь, как полк маленькую деревушку.
Вечером гуляли с Морковским по Невскому. Нет ничего лучше, чем Невский весной. Еще зимой, еще рано утром в любое время года.
Морковский очень старается как-то ко мне прикоснуться. Поддерживает под локоть, бросается через лужу и торопится подать руку.
— Слышишь, как поют птицы, — спросил он у моего подъезда, — и кузнечики, и коты?
Такой интеллигентный человек, как Морковский, ни за что не скажет прямо: «Все живое издает звуки любви. Я тоже живое и тоже издаю звуки любви».
— Может быть, мы уже?.. Я зайду? Нужно же когда-нибудь начать? Если ты, конечно…
Мы давно договорились, что я буду позировать Морковскому для картины «Поклонение волхвов». Это его давняя мечта — написать такую картину. Я буду не волхвы, а Дева Мария.
Я сидела, как Дева Мария, с простыней на голове (Морковский накинул на меня простыню, потому что тонкого, невесомого покрывала у меня не нашлось) и напряженно думала.
С одной стороны, я так вжилась в образ Девы Марии, что немыслимо даже подумать про секс. С другой стороны, и Морковский, и Кисуля Сергеевич, они оба мужчины. А я женщина. А они мужчины, и оба за мной ухаживают, бриллианты дарят, творог с рынка.